Империя страха

В свете электрической лампочки перелива­лись мелкие бриллианты, окружавшие сверкаю­щий солитер, оправленный в платину старин­ной брошки.

— Штука двести, — чуть ли не захлебываясь от жадности, промолвил хозяин квартиры и тут же смягчился: — Ну, полторашка — это макси­мум, что я могу тебе дать, да и то только из дру­жеских побуждений...

Гость нетерпеливо и грубо перебил собесед­ника, причем на этот раз грубость была настоя­щей — злой и непримиримой:

— Ты, барыган, не свисти насчет дружбы! С каких это пор честный вор стал корефаном для такого фуцина, как ты?! Фильтруй базар, Абраша, иначе я плюну на «капусту» и залосую эти стеклышки тебе в амбразуру.

Толстяк понял, что перешел рамки дозво­ленного, поэтому попытался быстро исправиться:

— Ну что ты завелся, Юрик? Я не хотел тебя обидеть... Однако больше полторашки не дам, — настойчиво вернулся он к торгам.

Поразительной красоты украшение было брошено, как использованная туалетная бумага, на журнальный столик — свое действие Гвоздик сопроводил короткой репликой:

— Подавись...

Торги продолжались в том же духе, но вор упрямо настаивал на своей цене, а ювелир не пытался сильно скинуть ее. В конце концов на­стала очередь золотой цепочки.

Толстяк несколько минут рассматривал пробу и клеймо мастера, наконец поднялся, достал из серванта плоский чемоданчик с хитроумным инструментом и, слегка надпилив миниатюр­ный замочек, капнул на него кислотой.

— Извини, Гвоздик, но эту штуку я вообще у тебя не возьму, — произнес скупщик и поплот­нее запахнул свой халат.

— Почему? — искренне удивился парень. Неторопливым жестом хозяин квартиры пе­редал Гвоздику изделие и сказал:

— Посмотри, Юрик, — это не золото. Тако­го я вообще ни разу в жизни не видел. Какой-то дурак позолотил стальную проволоку, сделав из нее цепочку.

Не вдаваясь в детали, Юра сгреб выложен­ные на стол деньги и сунул их в карман брюк; туда же последовала и цепь.

Не считая нужным задерживаться в этом до­ме дольше «производственной необходимости», вор направился к выходу.

Обуваясь, он пристальным, тяжелым взгля­дом бывшего зека уставился на Абрашу и раз­дельно произнес:

— Я, наверное, больше к тебе не приду, по­тому что ты зажрался и думаешь, что, кроме те­бя, нет нормальных купцов.

Сохраняя деланное безразличие, толстяк вполголоса отозвался:

— Хозяин — барин.

Он уже собирался закрыть за уходящим гос­тем дверь, когда услышал зловещую угрозу:

— Надо будет навести на тебя малолетних беспределыциков — пусть они прошманают твои сучьи потроха. А то сдается мне, что ты слиш­ком спокойно живешь, как будто Бога за яйца поймал.

— Да ты чего, Юрок, — запричитал юве­лир — его не на шутку испугала перспектива по­общаться с «отмороженными», которые не чтят ни государственных, ни воровских законов и за жалкие гроши готовы распотрошить любого, — если ты считаешь, что я тебя обделил, давай пе­ресмотрим наш уговор... Может, я действитель­но в чем-то оказался не прав?

Криво ухмыльнувшись, Гвоздик процедил сквозь зубы:

— Ты не прав в том, что всех считаешь кон­чеными лохами. А за это когда-то придется от­ветить. — Он выдержал многозначительную па­узу, а затем продолжил: — Я бы сам тебя рванул, да квалификация не позволяет о такую падаль руки марать.

Скупщик заметно засуетился — его порося­чьи глазки сузились до предела, а на оплывшем лице заиграла раболепная улыбочка.

— Ну, давай, я тебе по стольнику накину на все, да и цепь твою куплю, скажем, за трис... нет, за двести баксов, — он и сейчас пытался торговаться.

— Эх ты, барыга, — устало протянул вор и, круто развернувшись, зашагал к кабине лифта.

Ему было приятно пощекотать нервишки толстяка, который, подобно паразиту, наживал­ся на риске, а то и на свободе своих клиентов.

Хотя Гвоздик и пообещал ювелиру столь страшное наказание, в душе он не собирался претворять его в жизнь, потому что очень не любил, если не сказать, люто ненавидел, «за­рвавшихся бакланов» — как он называл мало­летних беспределыциков, готовых пойти на «мок­рое дело» даже за мелкий барыш.

Однако явственно проступивший в лице собеседника страх дал возможность вору от души посмеяться над его трусостью, да и отчасти снял напряжение после удачного дела.

За Гвоздиком давно закрылась дверь; отзве­нели гулкие шаги на лестничной площадке, а Абраша все еще стоял, подперев собственной тушей бетонную стенку. Будучи человеком впе­чатлительным, он уже прокручивал в голове гря­дущие события.

При этом его правая ладонь легла на жир­ную грудь в том месте, где судорожно трепыха­лось сердце.

Гвоздик, выйдя под проливной дождь, те­перь не выглядел таким измученным и удручен­ным — ведь его карман оттягивала пухлая пачка банковских билетов, которые сегодняшней ночью он намеревался превратить в несколько бутылок водки, отличную закуску и обворожительных шлюх.

Выйдя на дорогу, вор несколько минут про­стоял с поднятой рукой.

Когда же рядом с ним остановился старень­кий, потрепанный «Москвич», Гвоздик искрен­не улыбнулся водителю-пенсионеру и весело произнес:

— Давай, папаша, дуй в какие-нибудь бани, где можно не только попариться, но и кое-что еще.