Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815

В момент обретения независимости они именно так и думали о себе — как о тринадцати отдельных республиках. Ни один американский революционер даже не представлял себе возможности создания сильной национальной республики континентального масштаба, подобной той, что была установлена Конституцией десятилетие спустя, в 1787–1788 годах. В 1776 году единственной центральной властью, которую могли представить себе большинство американцев, была «крепкая лига дружбы», или конфедерация, между тринадцатью отдельными штатами, во многом похожая на современный Европейский союз, скреплённая своего рода договором, в котором каждый штат сохранял «свой суверенитет, свободу и независимость». Этот договор о тринадцати штатах предусматривал возможность и надежду на присоединение к Союзу других британских провинций — Канады, Восточной и Западной Флориды. Договор — Статьи Конфедерации, как его называли, — придал Соединённым Штатам Америки буквальное значение множественного числа, которое с тех пор было утрачено.

Поддерживать эту конфедерацию республик будет нелегко. Американцы прекрасно понимали, что республики — очень хрупкие государства, требующие особого типа общества — общества равных и добродетельных граждан. Отбросив монархию и став республикой, заявил врач и историк из Южной Каролины Дэвид Рамзи, американцы «превратились из подданных в граждан», и «разница огромна». «Подданные, — говорил он, — смотрят на своего господина, но граждане настолько равны, что ни у кого нет наследственных прав, превосходящих другие». Республики требовали от своих граждан гораздо больше моральных качеств, чем монархии от своих подданных. В монархиях стремление каждого человека поступать правильно в своих собственных глазах можно было сдерживать страхом или силой, покровительством или почётом, а также профессиональными постоянными армиями. В отличие от них, республики должны были держаться снизу вверх, в конечном счёте за счёт готовности граждан взять в руки оружие для защиты своей страны и пожертвовать своими частными желаниями ради общественного блага — за счёт их «незаинтересованности», которая была популярным синонимом добродетели. Именно эта опора на моральные добродетели граждан, на их способность к самопожертвованию и беспристрастности суждений, делала республиканские правительства исторически столь хрупкими.

Теоретики от Плутарха в древности, Макиавелли в эпоху Возрождения и Монтескьё в середине восемнадцатого века утверждали, что республики, зависящие от добродетели своих граждан, должны быть небольшими по размеру и военными по характеру; иначе у их граждан будет слишком много разнообразных интересов, и они не смогут сплотиться, защитить себя и развить должный дух самопожертвования. Единственные республики, существовавшие в XVIII веке, — Нидерланды, швейцарские кантоны и итальянские города-государства — были маленькими и компактными и не являлись образцом для разросшихся Соединённых Штатов Америки. Крупные и социально неоднородные государства, которые пытались стать республиками — как Англия в XVII веке, — неизбежно заканчивали военными диктатурами, подобными диктатуре Оливера Кромвеля.

Как и предполагал Шиппен, в республиках граждане должны были быть более или менее равны между собой. В них не могло быть ни законных или искусственных аристократий, ни привилегий, предоставляемых правительствами, ни должностей, основанных на социальных связях, браке или родстве. Социальная иерархия, которую допускала бы республика, основывалась бы исключительно на индивидуальных заслугах и талантах. Возникающие различия не успевали закрепиться и сохраниться в поколениях. Следовательно, равенство возможностей, при котором люди из разных поколений поднимаются и опускаются, поддерживало бы примерное равенство условий.