Империя туч

После ужина, в пору сигар и вина, звучат первые вопросы о политике. "Корея, Китай, Россия, именно в такой последовательности". "Россия, господа, Россия". "Это костяшки домино, господин Охоцкий. Достаточно толкнуть одну". Япония как раз завершила победную войну с Китаем, выпихивая его из Кореи и захватив Ляодунский полуостров с крепостью Люйшунькоу; Тайвань, торговые привилегии и военные репарации от Китая в размере двухсот миллионов таэлей серебра. Это серебро дало возможность строительства Горной Верфи и учреждения Императорского Флота Неба.

Все сидят с открытыми дверями на веранде. Голос цикад настолько громок, что заглушает музыку из фонографа, запущенного двумя комнатами далее.

Лицо гайкокудзина расплылось в мечтательной задумчивости. "Во время поездки я читал про историю вашей страны. И ожидал увидеть рыцарей в доспехах. Как вам удалось так быстро преодолеть целые эпохи?". "Так решил император". "Но ведь теперь у вас имеются парламент, выборы, конституция, правление закона". "Ибо такова воля императора".

Цикады. Вино. Теплая ночь. Силуэты гор. Неяркие огни металлургического завода. "Я вас научу". "За сколько месяцев?". "Как только научусь сам! Ведь господин Вокульский не мог профинансировать производство в таком масштабе, тем более – в тайне запустить его в Европе. И в этом как раз сила Предложения, разве нет? В том, что мир не знает такого вооружения. Здесь, именно здесь мы станем открывать и творить". "Тогда вы должны обучать наших инженеров". "Пускай учатся, пускай учатся".

Перешептывания. Кивок головой. Откашливание. Министр Курода, капитан Томоэ. На веранду зовут девушку. Белое кимоно из хабутаэ, волосы распущены в простой осуберакаси. Она отдает глубокий поклон, после чего отступает в тень за стульями.

"Все, что вы сделаете и скажете, принадлежит Японской Империи. Она запишет каждое ваше слово, господин доктор Охоцкий". "Да нет такой необходимости, я составлю для вас исчерпыва… – оох!".

Кийоко пишет.

Теплая ночь. Цикады. Звезды над горами. Воздух тяжел от жирных запахов лес. Стук трости. "Пора спать, сын".

Небольшая сова присела на ограде между двором Врат Тумана и деревянными бараками казарм. Птица позволяет гладить себя и кормить сыну доктора О Хо Кий. Ординарец капитана подает мальчику полоски мяса. Птица с удовольствием щурит свои похожие на фонарики глазки, стрижет длинными бровями.

"Прирученная? Ты поосторожнее. О Господи, неужели т ы и это должна записывать?".

Кийоко пишет.

Доктор О Хо Кий заглядывает ей через плечо. "Сова". "Это на счастье, господин доктор". "Скорее уже, на мудрость и знание".

Там слишком темно – Кийоко подходит к передней части казарм, через их высокие окна исходит желтое сияние. "Сова. Фу-ку-ро".福 来 郎. "Счастье. Придет. Он, ему".

Гайкокудзин вглядывается в нарисованные на земле кандзи, как будто бы перед ним открыватся наиболее тайная сокровищница физики.

"Les navires de l'esprit de fer?""Суда Железа Духа, господин доктор". "Ах, да. Каждое название – это имя. Всякое имя называет мир. Духа. Дух. Хмм, Гейст, я угадал?".

Кийоко пишет на земле у ног чужеземца:

魂

"Тамаси. Дух, l'esprit, der Geist".

鉄

"Тецу. Железо".

Ойятои гайкокудзин обеими руками оперся на трость. Сгорбившийся, согнувшийся – над логограммами, над девушкой. "И ваш император и вправду ожидает Кораблей Железа Духа?".

Кийоко записывает в блокноте сокки и этот вопрос.

Сын доктора О Хо Кий скормил сове последнюю полоску мяса. Сова крутит головкой в различные стороны, вопросительно, мысляще. Мальчик гладит ее левой рукой, правую руку подводя снизу – он желает ее схватить? поднять? прижать к себе? Только сова гораздо быстрее, вырывается. Вырвалась.

Сейчас трепещет крыльями.

Птица повисла посреди ночи, распростершись над людьми.

Крыло, крыло, людской гнев на покрытой перьями рожице. Сова глядит светлыми глазами с высоты.

Клюв, когти и шепот мягкого движения: ач! ач! ач!

Доктор О Хо Кий смотрит на Кийоко, глядящую на сову: радостное восхищение, дитя, захлебнувшееся миром, отблеск чуда, отраженного на полувзрослом личике.

Доктор О Хо Кий громко смеется.

Из казарм выходит раздраженный офицер в расстегнутом мундире. Через круглые очки в проволочной оправе он бросает близорукий взгляд – на смеющегося чужеземца, на надписи на земле, на афишу с жирным шрифтом, прибитую к стене казармы.

Между офицером и ординарцем происходит быстрый обмен словами-ворчаниями.

Офицер деланно кланяется иностранцу, выглаживает афишу, кланяется афише, гораздо ниже, и исчезает в казарме. Треснув за собой дверью.

"Я предполагаю, что некоторые все еще желают сжечь европейские изобретения, выгнать белых, распять христиан". "О! Мы понесли наказание!, но поддались воле императора!, помилованные, мы служим".

"Папа, папа, а зачем он кланялся бумаге?".