Империя туч

Ремесленники железа машут Кийоко и смеются.

"Что вы делаете?". "Суда для императора".

Ее угостили сладким абрикосовым соком, посадили на броневом боку локомотива. Грохот молотов щекочет кожу. Вокруг Кийоко бегает и покрикивает больше людей, чем до сих пор видела до сих пор.

Она размышляет о черно-белых городах варваров, выжженных на фотографиях доктора Ака. Размышляет о кандзи , о продвижении вперед.

В ноздрях – запах фруктов микан и погасшего костра.

Офицер спросил у нее имя, о том, как она сюда попала. "Заблудилась в облаках". Офицер спросил ее про дом. "Окаму". "Из Долин нет пути на юг и на запад. Есть только лишь гора, водопады и обрыв".

На привязи из канатов толщиной с бедро борца упряжка из восьми волов тянет, тянет это вот сердце стали. Угловатое клубище из листов грязного металла. Оно легонько колышется в воздухе, лампион скала, скала – оригами, оригами – гром. От взгляда на эту массивную невозможность у Кийоко сводит небо и губы.

Офицер ведет взглядом за ее глазами. Усмешка блестящих пуговок черного мундира. Снисходительность меча, скрытого в ножнах. Вопль красных шрамов, заглушающих половину лица офицера. "Выходит, теперь ты тоже служишь секретам императора". Мир перекатился на другой бок.

В то время в Стране Богов действовало всего лишь несколько железнодорожных линий, все построенные людьми Запада. Первую линию на Хоккайдо, из шахты Ишикари до порта Отару, провел гайкокудзин Кроуфорд.

Но в Три Долины чужеземцы из каких-либо стран Запада допущены не будут.

Три Долины строят свою собственную железнодорожную ветку, британской системы с паровозами американской компании H.K. Porter – чтобы подвозить сюда руду из Нанаэ, людей и машины из пора Накодате, редкое сырье из Кореи и Китая.

В двадцать пятом году Мейдзи угольные шахты Дамаси и Адамаси – это ничто большее, чем дыры в земле, над которыми колышутся бамбуковые леса. Императорская Горная Верфь – это погруженный в хаосе и грязи лагерь строителей и колонизаторов. Работники проживают в шалашах и палатках, поставленных на северном склоне Первой Долины, под самой лесной опушкой.

Ункаи протекает в паре чо выше, от перевала до перевала.

И Гора Пьяной Луны, и Вербовые вершины, и цепь Окачи, вплоть до пасти вулкана – все пересечено наполовину этой горизонтальной лавиной туч:

это половина неба;

а это половина земли.

Кийоко засыпает на холодном лоне еще не внедренного в работу локомотива. Заглядевшись на султаны искр под волнами облаков.

Так ункаи накрыло ее мягким одеялом.

Офицера Кайтакуси зовут Томоэ Рююносуке, это он стоит здесь на страже Благословенного Перемирия. Он не допустит в Императорскую Верфь никого, у кого нет именного разрешения из Бюро Колонизации.

Чтобы добраться до деревушки Помилованных по тракту вокруг гор, Томоэ требуется целый день и большая часть ночи.

Мать Кийоко ждет на веранде. Все дядюшки Окаму разыскивали Кийоко. Горят факелы и костры. Разбуженные псы воют под Луной.

Офицер Томоэ выпускает из своей ладони ладонь Кийоко. Та желает побежать к маме; но сдерживается. Лишь улыбка наполняет ее лицо, словно пламя-лампион. Она слышит мученическое храпение дядюшки Маса. Бабка Рейна сидит на задних ступенях и мочит кривые ноги в хрустальном отсвете Луны. Поперек тропки марширует фиолетовая лягушка.

Мать Кийоко касается лбом досок веранды. Томоэ Рююносуке в ответ сгибается в механическом поклоне. Они не оскорблены каким-либо чувством.

Другие потом расспрашивал Кийоко, раз за разом: но не мать. Кийоко теперь служит секретам императора. Отец знал, что ни малейшего шанса на победу нет; он дрался до смерти, поскольку то был его путь.

軍

人

勅

諭

Имперский рескрипт солдатам и морякам

После смерти у всех нас другие имена.

В двадцать седьмой год Мейдзи в Долину за Облаками прибыл гайкокудзин из Страны, Которой Нет, чтобы начать производство Судов Железа Духа для Императорского Флота Неба.

Солдаты, Матросы, мы являемся вашим Верховным Командующим.

"После смерти у всех нас другие имена". Теперь, после ухода в края смерти (что располагаются за западным горизонтом), отец Кийоко зовется Ибарой, и воистину, он словно тень в памяти всех, соединенных с ним кровью или честью.

Кийоко не знает другого отца, только господина Шипа.

"Sonnō jōi! Были ли верны императору? или вы противостояли ему? Та же самая судьба, раз проиграли". Сакурако, круглолицая и простуженная, глядится в стеклянном зеркальце, которое отец привез ей из Муроран. Особое внимание она посвящает носу, сливово-красному от постоянного сморкания и чихания. "Не верь газетам. Они не тебе пишут. Не нам".