Империя туч

"Не знаю". С широко распахнутыми глазами извечного любопытства, откровенная, словно сокол в полете. "Не знаю".

Так Кагаку-сан тренируется в лучном искусстве, так Кагаку-сан исчезает и рассеивается, и так лучное мастерство попадает в цель в горной тишине. Кийоко сама практически исчезает, втянув в себя вдох прохладного воздуха.

Двенадцать лет жизни, и сделалось очевидным, что левая рука Кийоко никогда сравнится с правой рукой Кийоко.

Правое плечо выше, левое – ниже. Плечо здоровое и плечо, отравленное завистью перед вторым плечом.

Господин Айго посоветовал Кийоко тренироваться в стрельбе из лука. Господин Айго знаком с семейством Кагаку, в котором еще с начала эру Токугава передавалась рюха храмовой стрельбы из лука из-под Киото: Никурин-ха. По просьбе господина Айго они же примут ученицу из самурайского рода.

У Кагаку Казуки, сына старого господина Кагаку, фигура мускулистого Будды. Он опускается на колени, чтобы сделать выстрел, сдвинув черное кимоно, а пот или роса блестит на его шарообразном брюхе. Кюджуцу Никурин-ха требует не только послать стрелу из одного конца зала Самъюсанген-до в другой, но и чтобы там она попала в цель. Лук выше лучника.

На рассвете, именно тогда Кагаку тренируется чаще всего, тень лучника достигает цели длинным когтем. Вокруг настолько тихо, что Кийоко слышит, как стебли травы выпрямляются из-под нажима когтя-тени.

Кагаку-сан выпускает стрелу.

Тень стрелы опережает стрелу.

Стрела летит так долго, что у Кагаку-сана есть время опустить лук и обратить взор на Киоку.

Стрела путешествует столь долго, что ей не нужен лучник.

Кийоко не шевелится, не мигает, не говорит.

Кийоко нет. Нет и Кагаку-сана. Нет и лука.

Двенадцатый год жизни: между выдохом и вдохом.

Девочке дали меньший лук, чтобы тренировать суставы и спину. Ей складывали позвоночник, руки, шею, голову, запястья, бедра, диафрагму, пальцы кишки, легкие, сердце, глаза, мысль. Подсчитывали повторения. Первые годы она должна была стрелять в соломенный цилиндр, отдаленный на десять сяку.

Сама она предпочитала глядеть, как стреляют другие. И Кагаку-сан под конец предпочитал, чтобы его стрелы достигали цели на глазах исчезающей Кийоко.

На рассвете над Окаму и поворотом реки. На углу на восточнм склоне Горы Пьяной Луны. Во время росы.

Такова рюха рода Кагаку: искусство стрельбы из лука без себя.

"Муга – это красота мира для никого и без никого. Муга – это совершенство единства. Почему левое плечо завидует правому? Нет желания, ни у кого нет страха, и нет ошибки, когда нет тебя и не-тебя. Ты спотыкаешься, всегда мы спотыкаемся о ту грань: границу между тем, что является тобой, и тем, что тобой не является". Вдохни воздух. "Границы нет".

"Границы нет".

"Границы нет. Муга – это одно громадное отсутствие. Муга – это огромная любовь. Это точность меча и бесконечное милосердие просвещенного. Стреле не нужен лучник. Совершенство не нуждается в "я". Нет границы, моя Кийоко". Вдохни себя.

Только она никогда не попадет в цель, более отдаленная, чем тренировочная солома.

Двенадцатый год жизни, и те рассветы тишины напряженного тела лука, каждый второй день; утро рангакуся и сокки, каждый второй день маленькая Кийоко в сером кимоно шажок за шажком ввысь по крутому склону, а между сонными горами перекатываются шелковые облака, сверчки заставляют вибрировать траву. В руках – книги. В руках – лук.

Ты не удивляешься? Святой пустоте внутри ребенка, превосходному "ничто" за чудной улыбкой девочки.

Одно Солнце блистает в каждой капле росы – в каждой росинке, одно и то же Солнце.

Тучи на земле – дома на небе – мир переворачивается на другой бок. И это тоже случилось тем годом двенадцать раз, в двадцать пятый год года Мейдзи. Она отправилась собирать грибы мацутаке в лесу красных сосен, ункаи же поднялся, вопреки времени дня и поры года, заполняя долины и перевалы, и Кийоко затонула в облаках. Ей снилось, что по небу плывут армады странных домов, будто кубики, вот только когда же она спала? На ходу? Когда плыла? На футонах облаков.

Она выходит из волны неспешных волн белизны на высоте луга Трех Долин. Полуголые работники, трудящиеся на строительстве железной дороги показывают ее друг другу пальцами.

Серое кимоно Кийоко – беззвучный водопад тумана – девочку выплюнул Рюджин. На нее показывают пальцами: Мусуме Ун; Мусуме Ун.

Затеряться в ункаи – это означает затеряться между небом и землей. На деревянной башне под склоном сидит старый ямабуси и дует в раковину джинкаи, как только отметит опасное понижение разлива облаков. Военная меланхолия пульсирует над лиственницами и соснами морской нотой. Затеряться в ункаи – означает затеряться в себя.

Через двенадцать лет она вышла на другие луга. Мир перекатился на другой бок.

Громадное, словно пагода, сердце стали вращается в воздухе над синей глубиной реки.

Из смоляных ям вырываются пузыри жирного дыма.

Офицер Министерства Колонизации в черном мундире галопом мчит на молодом сивом коньке вдоль болотистого берега.

На более высоких, чем сосен, мачтах, расставленных в блюдце долины – флаги со знаками Кайтакюси.