Империя туч

Точно так же на стороне пишущего, как и по стороне читающего. Читаешь звучание, слышишь в мыслях звуки – но одновременно твой разум посещают остаточные видения значений письмености Хань, призраки чужих шифров духа.

То же самое стихотворение, те самые звуки – и совершенно иное в голове.

А ведь имеются такие переживания разума, которые становятся бытием только лишь и исключительно в записи. Мы видим мир исключительно в символах мира. В математике невидимого. Интимнейшая литература материи.

Поначалу Какубуцу присылало Кийоко в Иокогаме как раз книги древнейшей поэзии. Это склоняло ее к изучению одной и той же танка в дюжинах различных логографических версий. К дистилляции из в сокки Кийоко, а затем к разведению сокки назад в кандзи и кана.

Со временем выбор уменьшался. Точно так же, как в истории письменности Ниппон выбор пишущих уменьшался и уменьшался, и уменьшался, к единственной очевидности: так с hanzi стесывали значения ханей. Пока они не сделались знаками звуков японского языка: хираганой.

И так вот разошлись в свои царства: письменность и литература, и мысли мужчин – и письменность, и литература, и мысли женщин.

Дело в том, что хираганой долгое время пользовались исключительно женщины. Искусство сокки со времен эпохи Хейан было искусством девичьих рук.

Кийоко не ощущает себя последовательницей традиций придворных поэтесс и прядильщиц фиктивных жизней. Хирагана не открывает перед ней пустых небес. Готовая, лишенная возможности выбора хирагана – она отбирает свободу.

Но Кийоко видит сны о временах, когда хирагана только что родилась. Перед теми женщинами-рассказчицами, предшественницами госпожи Мурасаки[10], вселенная hanzi расстилалась, словно перед Кийоко – вселенная rigaku гайкокудзина.

И была, обязана была быть какая-то Кийоко при дворе Heian-kiō, "не знаю" которой определило форму, силу и все будущие смыслы письменности Нихон.

Она открыла те неведомые земли – или же дописала свои острова на картах Японии духа?

А бедные варвары Запада

- Кийоко переворачивается во сне с боку на бок –

письменность которых не несет никакого образа мира

всяческий алфавит и словарь у которых представляют собой бесплодные каракули сокки

мышление о мире которых падает на бумагу, словно плевок паука

- Кийоко открывает глаза –

чья кисть каллиграфически выписала из непобедимую поэзию материи?

Женщины нарисовали дух Японии по слуху. Науки варваров взошли в слепых и глухих мозгах мужчин.

書

написание

Никогда она не будет столь близкой к небу.

Из семейных легенд и из казенных снов.

Эта ночь вознесения кандзи огня.

Никогда она не будет столь близко к небу.

В дорогу выходит перед рассветом, но се равно, на вершину Горы Пьяной Луны не доберется и до полудня.

Когда инь тени и янь света попрятались в футлярах древесных стволов и ками заснули под зонтиками листьев.

Перистые башки туч – словно псов, словно свиней, словно преогромнейших жаб – с любопытством выглядывают из-за края обрыва.

Кийоко находит опору в мускулистых столпах яблони и каки. Все изменилось, и она уже не может показать деревьев, которые посадила с дедушкой. Посадила ли она хоть одно дерево сама? Это не ее ладони укладывали корешки-птенчики в гнездо земли.

Посреди рощи на Горе Пьяной Луны находится древняя часовенка с кусочком пуповины любимого дитя Идзанаги и обломком клинка меча Идзанаги. Гайкокудзины позируют перед нею, делая фотографии. Пластиковая табличка сообщает, что часовенка была перенесена с Хонсю в семнадцатом веке, вероятнее всего, членами клана Какидзаки, которому было поручено перенять власть над островом от черноротых туземцев и их богов-в-медведях.

Кийоко читает эти кандзи бездушной печати, наклонившись, мигая, смеясь.

Вдоль края обрыва идет высокая сетчатая ограда. На деревянных лавках отдыхают дети и женщины. Над лавками, привязанные тонкими, словно волосы, струнами, дрейфуют на ветру массивные бинокли Духа. Посредством них можно прослеживать проток ункаи на десятки километров в низ по Долинам.

Кийоко распознает среди туристов голоса американские, корейские и русские. Империя объединяет под милостью императора народы и языки от восточного края Тихого океана вплоть до западного края Индийского океана.

Чужеземцы расступаются перед перед болезненно искривленной старушкой.

Ункаи волнуется, парит, скачет галопом и волнует горы до самого неба.

Над седыми тучами – поблескивают на солнце туч архитектуры Духа: свободные созвездия зданий дзайбацу Онся, каллигафически вычерченные на целлулоидной синеве в осенних дзен-гармониях.

Над тучами – стада oritetsu haku. Словно дикие птицы, которых можно увидеть только лишь в природных заповедниках. Каждый из аэростатов родился под кистью иного художника укиё-э и манги.

Над тучами – сияние.

Никогда она не будет столь близко к небу.