Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

Многие промышленники усматривали единственный способ решить эту дилемму: вернуться к принципам «горной свободы», провозглашенным Петром I. Никто даже не пытался понять, почему торг с крестьянами превратился в настолько невозможное дело. Впрочем, правительство подошло к проблеме с другой стороны. В 1890–1891 годах губернатор Екатеринославской губернии Владимир Карлович фон Шлиппе, предъявив доказательства того, что крестьяне неспособны распорядиться скрывающимися в их землях минеральными богатствами, предложил учредить строгий надзор над крестьянским хозяйством. Как свидетельствовал фон Шлиппе, крестьяне своими варварскими методами эксплуатации приводили месторождения в негодность: выкапывая «ямки», которые делали невозможным последующее применение надлежащих механизмов и методов, они «безобразят поверхность, обращая удобную для земледелия землю в никуда не годную пустыню»[328]. Крестьянам нередко приходилось продавать залежи угля или руды спекулянтам, кредитовавшим их весной, когда они крайне нуждались в деньгах, взамен на обязательство поставлять уголь или руду, добытые осенью или зимой. С другой стороны, из‐за того, что закон ограничивал срок земельной аренды, крестьяне не могли сдавать свои земли в аренду на нормальных условиях; пьянство и недоимки свидетельствовали об их неспособности с толком распорядиться деньгами, полученными от предпринимателей в качестве арендной платы за землю. Отсюда делался вывод, что крестьянам нельзя позволять распоряжаться находящимися на их землях месторождениями полезных ископаемых по своему желанию. Рассматривая проблему крестьянской собственности на минеральные ресурсы, центральное правительство избрало подход более общего характера. Министерство государственных имуществ, предлагая ограничить права собственности на полезные ископаемые, дало подробный разбор «обязанностей» государства по отношению к частной собственности: в том числе были упомянуты обязанности правительства контролировать охоту в частных лесах и регулировать порубки ради сохранения ресурсов для будущих поколений. Как указывалось в докладе министерства, и дикие животные, и леса – возобновляемые ресурсы, в отличие от полезных ископаемых. Соответственно, первейший долг государства состоит в том, чтобы защищать недра от «хищнической разработки»[329].

Каким образом правительство могло прибегнуть к этой стратегии в сфере добычи минеральных ресурсов? Если дать точное определение «браконьерства» или «лесного вандализма» не составляло большой проблемы, то ответить на вопрос, что представляет собой «варварская эксплуатация» полезных ископаемых или, как однажды выразилось правительство, «азиатские методы обращения с дарами природы», залегавшими под землей, было почти невозможно. Тем не менее правительство решилось на вмешательство и обдумывало различные методы контроля над разработкой месторождений, которые следовало применять в зависимости от социального статуса землевладельцев. Частные собственники под угрозой штрафов обязывались соблюдать правила горного искусства и предъявлять планы горных разработок в местные отделения Горного департамента. Совершенно иными были требования, предназначенные для крестьянских обществ (даже тех из них, которые уже выкупили свои земли и стали полноправными владельцами своих наделов). Помимо общих правил хозяйствования, которые делали их экономику подконтрольной местным отделениям Горного департамента, крестьяне подвергались ограничению на право сдавать свои земли в аренду для разработки полезных ископаемых[330]. Что самое важное, крестьяне не могли полностью получить арендную плату за свою землю: лишь треть этих денег могла быть обращена в «мирской капитал», в то время как две трети следовало разместить в виде государственных облигаций в Государственном банке с условием, что крестьянское общество могло использовать эти средства только для покупки совместной недвижимости, получив на это специальное разрешение от министра внутренних дел и министра финансов[331]. Именно так правительство понимало свою заботу о благосостоянии крестьян: новый порядок горного дела на крестьянских землях отвечал политике сохранения социальной изоляции крестьян и представлял собой логическое продолжение вышеупомянутого закона 1893 года, запрещавшего продажу крестьянских земель.