Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

В свою очередь правительство продемонстрировало готовность открыть казенные месторождения для их разработки частными лицами: в 1887 году оно провозгласило горную свободу на незанятых казенных землях. Любое лицо, обнаружившее на казенных землях залежи полезных ископаемых, могло подать заявку на право их разработки. Новый порядок облегчал доступ к минеральным богатствам и в первые годы вызывал большой энтузиазм[342]. Тем не менее неограниченные возможности для горной промышленности на казенных землях были не в состоянии резко изменить ситуацию, помимо того что они дали новый толчок дискуссиям вокруг частной собственности.

На рубеже веков в дискуссиях на тему горного дела и частной собственности на первый план вышла риторика, ставившая общественное благо выше частных интересов, чему способствовало и недовольство экономической позицией России в бурно развивающейся мировой экономике, а также пример новых законов в других отраслях. Несмотря на установленные в 1890‐х годах высокие таможенные пошлины, российская черная металлургия не могла ни удовлетворить потребность отечественной экономики в железе, ни конкурировать на мировом рынке. Как писал русский экономист А. А. Радциг, американские консервные жестянки с мясом стоили на лондонских прилавках намного дешевле, чем русские жестянки, не имевшие содержимого[343]. В то же время изданный в 1888 году лесной закон служил дополнительным стимулом для тех, кто стремился ограничить привилегии землевладельцев ради общественного блага. Вместо того чтобы откликаться на жалобы дворян, правительство настойчиво проталкивало свою программу по ограничению свобод владельцев частной собственности, что представляло собой важный первый шаг к пересмотру соотношения между общественными и частными интересами. Специалисты по горной промышленности рассматривали признание государством общественной значимости лесов как поворотный момент, начало нового этапа в государственной политике[344].

Выступавшие за ограничение частной собственности подкрепляли свои аргументы, помещая полезные ископаемые в общий контекст охраны природных ресурсов посредством законов о лесах, о строительстве железных дорог и т. п.[345] Защита российских природных богатств от хищнической эксплуатации непрофессиональными и никому не подконтрольными частными собственниками была одним из главных аргументов в пользу пересмотра прав собственности. Минеральные ресурсы нередко метафорически сравнивались с другими исчерпаемыми дарами природы, носившими подчеркнуто национальный характер: невозобновляемые запасы угля и руды наделялись той же общественной ценностью, что и исчезающие леса; подземные месторождения нефти сравнивались с источниками вод.

Дополнительные аргументы за ограничение прав собственности опирались на идею «народного хозяйства»[346]. Эта концепция, в 1890‐е годы ставшая краеугольным камнем экономической политики, оправдывала усиление государственного контроля над рыночной экономикой. Социально-экономическая политика 1880‐х и 1890‐х годов, для которой были характерны протекционизм, экспроприация частной собственности для строительства железных дорог, лесные законы, а также законы об охоте, рыболовстве и трудовой политике, сформировала новую систему взаимоотношений между государством и обществом. Как утверждалось в официальном издании, «экономическая теория, считавшая единственной задачей государства в хозяйственной области ограждение свободы частного собственника в распоряжении его имуществом, отжила свой век». Государство не может более останавливаться «пред необходимостью ограничить частное лицо в распоряжении его имуществом, когда этого требуют общегосударственные интересы»[347]. Соответственно, предполагалось, что государство вмешается во взаимоотношения между угледобытчиками и землевладельцами и решит запутанный вопрос о том, «кому принадлежат природные богатства». Конфликты по поводу проблем собственности в конце концов поставили под вопрос издавна сложившиеся представления о российском государстве; как ни странно, государственного вмешательства добивались именно русские промышленники – адепты «горной свободы». Несмотря на это, единой точки зрения на роль государства в отношениях собственности все же не существовало.