В этих обстоятельствах крестьяне, естественно, испытывали искушение требовать все более высокую арендную плату, а поскольку они не могли распоряжаться двумя третями этой суммы, то не могли и выдвигать дополнительные требования. Главным предметом торга между горнопромышленниками и крестьянами нередко была не арендная плата, а возможность подработать на строительстве шахт. Это убедительно подтверждают копии договоров, найденные среди архивных бумаг Горного департамента: арендаторы должны были платить не только за аренду земли, но и за каждый пуд (16,38 кг) или воз продукции (железной руды, глины и т. д.); для работ в шахтах, по погрузке, транспортировке, извозу они были обязаны нанимать только крестьян из данного села, а если этой рабочей силы не хватало, оклады для «местных» должны были превышать оклады для чужаков[332]
. Следовательно, вышеупомянутый случай, когда крестьянское общество запретило строить железную дорогу для доставки угля и навязало предпринимателю свои услуги извоза, был весьма типичным и не должен вызывать недоумения. Обременительные условия аренды участков с полезными ископаемыми были следствием ограничений, наложенных на разработку минеральных ресурсов на крестьянских землях и заставлявших крестьян прибегать к различным окольным путям, чтобы извлекать прибыль из своих прав собственности.Государственная политика сохранения особого статуса крестьянских земель и охраны минеральных богатств от «хищнической разработки» выходила боком и промышленникам. Правительство основывало свои требования не только на своем праве «принимать меры против таких злоупотреблений подземной собственностью со стороны ее владельца, которыми наносится ущерб будущим поколениям», но и на специальном статусе крестьянских земель, отведенных им «ради обеспечения их быта»[333]
. (Здесь мы снова сталкиваемся с признанием того факта, что крестьяне не имели прав собственности на землю, которая после 1861 года находилась в их законном «владении».) В 1904 году министр внутренних дел Вячеслав Плеве предложил распространить правила, ограничивавшие аренду крестьянских земель, не только на общинные поля, но и на приобретенные земли, находившиеся в личной собственности крестьянских семей[334]. Но хотя эта мера была одобрена, курс государственной политики по отношению к крестьянству очень скоро начал меняться, и эти изменения поставили новые проблемы перед горнорудной промышленностью.Революция 1905 года со всей очевидностью выявила актуальность земельного вопроса в российской деревне: с тем чтобы преодолеть земельный голод и избежать экспроприации дворянских земель для удовлетворения нужд крестьян, правительство форсировало приватизацию общинных земель и переселение крестьян в слабозаселенные регионы империи. Принятие знаменитых столыпинских аграрных законов 1906 года, ускорившее размежевание общинных земель и переустройство землепользования, еще сильнее подчеркнуло конфликт между правительственной политикой, нацеленной на укрепление частного землевладения, и стремлением промышленного сообщества получить право на свободную геологоразведку. Увлеченный насаждением крестьянского землевладения и разрушением крестьянской общины Столыпин не обратил внимания на важные побочные эффекты его реформы. Для горнопромышленников столыпинские законы стали катастрофой: до реформ им приходилось иметь дело с горсткой старейшин крестьянского общества, порой упрямых, порой уступчивых; теперь же, когда с общинами было покончено, им приходилось заключать соглашения с тысячами отдельных крестьян. Стратегия борьбы с земельным голодом включала раздачу крестьянам государственных земель: огромная доля этих земель, на которой прежде можно было свободно заниматься разработкой месторождений, должна была перейти в руки множества новых отдельных владельцев (через Крестьянский земельный банк), что автоматически означало приватизацию государственных полезных ископаемых крестьянами. Как указывал Владимир Струкгов, чем более продуктивной была работа Крестьянского земельного банка, тем хуже приходилось горнопромышленникам[335]
.