Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

Главный вопрос, вокруг которого вращались дебаты по поводу собственности на полезные ископаемые, сводился к тому, кто должен стать владельцем естественных ресурсов после их деприватизации? Если одни промышленники полагали, что месторождения полезных ископаемых, будучи экспроприированными, должны перейти непосредственно в руки правительства, то по мнению других собственником недр не мог быть никто, включая даже правительство в качестве частного владельца. Согласно этой трактовке, минеральные ресурсы по определению были общественными, и по этой причине представлялось, что нужно учредить новую разновидность собственности – публичную. Некоторые эксперты полагали, что в ближайшем будущем все полезные ископаемые перейдут в категорию государственной (правительственной) собственности[353]. Однако опыт разработки нефтяных месторождений показывал, что превращение ресурсов в правительственную собственность по сути означает их приватизацию казной, так как государство не проводит различий между общественным достоянием и казенной собственностью[354]. Государство как предприниматель утратило доверие в глазах российских промышленников: сложности, связанные с доступом к государственным месторождениям нефти, и беззастенчивое мздоимство чиновников сильно испортили взаимоотношения между промышленным сообществом и властью. Соответственно, промышленники выступали за изменение роли государства – за его превращение из собственника и хозяина в стороннего посредника и распределителя общественных богатств, которые должны были юридически принадлежать «народу». Они призывали к тому, чтобы лишить землевладельцев их прав собственности и признать полезные ископаемые собственностью народа (общественности)[355]. Как писал юрист А. Е. Яновский, минеральные ресурсы, так же как воздух и вода, – «дары природы»[356]. Право распоряжаться этими дарами природы должно быть передано государству как представителю народа. «Отсюда еще не следует, что они должны составлять собственность казны, но во всяком случае они не принадлежат собственнику поверхности, землевладельцу-вотчиннику», – подчеркивал Яновский[357].

На самом деле концепция «общественной собственности», предлагаемая как альтернатива частной собственности, вызывала многочисленные сомнения в плане ее воплощения на практике, не говоря уже о политических последствиях экспроприации. Во-первых, механизм принудительного отчуждения предполагал выплату «справедливой» компенсации за экспроприированную собственность. В случае полезных ископаемых едва ли было возможно компенсировать владельцам стоимость земли и всего, что скрывалось в ее недрах, поскольку большая часть этих земель не была исследована геологами. «Чем будет обладать нация и какое обладание будет защищать, если мы не знаем содержимого недр вообще… до тех пор, пока не разведаем этих недр и пока не добудем из них содержащиеся там ископаемые?» – такой вопрос ставил В. А. Удинцев в своей книге, посвященной новой области юриспруденции – горному праву[358]. Несмотря на быстрое развитие российских наук о земле, минеральные богатства страны в целом оставались неизученными. Правительство лишь в 1880‐е годы начало работу по составлению первой геологической карты империи, а процесс картографирования месторождений полезных ископаемых на обширной территории страны был далек от завершения[359]. Удинцев со своим вопросом был близок к точке зрения, выражавшейся некоторыми сторонниками горной свободы: полезные ископаемые никому не принадлежат, поскольку невозможно владеть тем, что невидимо и не поддается оценке (в плане величины, стоимости и т. д.).

Таким образом, «горная свобода» не обязательно означала экспроприацию – скорее она подразумевала то, что права собственности распространяются лишь на поверхность земли, причем владельцы этих прав обязывались не препятствовать геологической разведке на их землях. В случае обнаружения полезных ископаемых землевладелец получал первоочередные права на их разработку. Чтобы такая схема была работоспособной, некоторые специалисты предлагали отделить права собственности на поверхность земли от права на эксплуатацию ее недр. Это решение представлялось очень удобным, тем более после того, как в 1902 году Сенат разрешил продавать права на разработку месторождений, проведя разграничение между ними и правами на поверхность земли[360].