Империя вампиров

Диор скользнула вперед, я запрыгнул на Фортуну позади нее, обхватил за талию, и кобыла сорвалась в галоп. Ветви хлестали меня по лицу, цепляясь, царапали до крови. Диор же пригнулась, опустив голову, так, будто следом за ней гналась преисподняя. Рискнув обернуться, девица испуганно вытаращила глаза.

– Это что за хрень?

– Не смотри!

– Боже мой, Габриэль, они…

– НЕ СМОТРИ!

Звериные формы, выкрученные совершенно непостижимым образом. Сны вопящих деревьев, выросших в плесневеющей могиле, в которую превратилась некогда зеленая колыбель. Кожа из грибов, глаза – поганки; в раззявленных, слюнявых и пораженных спорами ртах – лица. Я ходил темнейшими тропами этого мира, смотрел в глаза адской бездне, и она смотрела на меня в ответ, но – твою Богу душу мать! – никогда еще я не встречал ничего подобного.

Ели бы не Фортуна, эти твари поймали бы нас, но кобыла несла во весь опор, петляя между гнилыми стволами и ветвями, которые так и норовили сцапать нас. И хотя лошадь наша не была самым быстрым из всех моих скакунов, она оказалась выносливей прочих. Бока ее вскоре заблестели от пота, легкие работали, как меха, и пусть мы видели всего на дюжину футов вперед в пляшущем свете фонарика, она ни разу не запнулась. Нет, мы двигались что твоя игла по канве: повороты, канавы… она перемахивала через поваленные стволы, а мы с Диор, засыпаемые снегом, держались за нее изо всех сил. Девчонка молилась; я стиснул ее руку, и она стиснула мою в ответ.

– Не бойся, – велел я ей. – Я с тобой.

Снег слепил. Грохот копыт оглушал. Искаженные твари гнались следом. Мы ничего не видели, но продолжали скакать; слезы замерзали прямо у нас на щеках. Ветер сменился: он больше не шипел в сухостое, а завывал. Деревья поредели, и на секунду мне показалось, что мы оторвались, но сердце тут же оборвалось, когда я понял, куда нас занесло. Фортуна, верная своему имени до последнего, летела вперед, пока удача наконец не изменила ей.

Я зарычал, натягивая поводья… но было поздно – обрыв уже зиял прямо перед нами. Охваченная ужасом, лошадь с диким ржанием понеслась в пропасть, бросилась за край – и прямо в черный залив внизу.

Диор вопила, я орал: «ДЕРЖИСЬ!» Мы полетели в усыпанную снегом тьму. Я крепко ухватил девчонку поперек талии и развернулся вместе с ней, когда нас выбросило из седла. Бедняжка Фортуна снова заржала. Я же закрыл собой Диор и ахнул, когда мы врезались в покров – неровный и колючий, он затрещал и закружил нас. Что-то врезалось мне в голову, сломалось – то были ветки лысой сосны, которые мы ломали одну за другой. Меня пронзало и секло, но я не разжимал рук и не отпускал Диор. Вот она ахнула, нас снова развернуло; моя нога угодила между веток и переломилась надвое; я заорал, от боли, перед глазами стало красным-красно, а мир вокруг вращался так, что ничего не было видно. Наконец мы грянулись оземь, в глубокий свежий сугроб.

Все горело. От боли перед глазами полыхали огни всех цветов, какие только есть в этом мире. Из сломанного бедра, пропоров штанину, торчала кость – зазубренный и поблескивающий красным кусок ноги. Кровь у меня была в глазах и во рту. Нас окружали темень и стужа, а сердце пронзило страхом, когда я осознал, что все еще прижимаю к себе девчонку. В отчаянии позвал ее:

– Диор? Диор!

Она не двигалась. Волосы – уже не пепельные, а красные – разметались у нее по лицу. Ей рассекло бровь, но все же она еще дышала. Тогда я закрыл глаза и, содрогаясь от облегчения, прижал ее к себе покрепче. Мы глубоко ушли в сугроб, и ветер пел над нами погребальную песню. Я огляделся; в нос ударил сильный запах смерти, и в двадцати ярдах от нас я увидел ее – нашу бедную Фортуну. Она лежала бесформенной кучей в снегу.

Глянув вверх, я не увидел края обрыва. Не знал, с какой высоты мы рухнули и отстала ли погоня. Кругом стояли только худой кустарник да сухие сосны: ни прокаженной чащи, ни горящих глаз, а значит, мы наконец-то вырвались из оскверненной глуши. Но даже если страшилища больше не гнались за нами, смерть все еще висела над душой.

Из сломанной ноги торчала, пронзив мясо, кость. Я ее, конечно, вправлю, но на исцеление уйдет время – время, которого у нас нет. Ночь чернела, и вокруг нас замерзала моя кровь. У меня не вышло бы развести костер, и негде было укрыться.

Я нашарил трубку и закурил; после первой же затяжки мысли понеслись вскачь. Потом я стянул перчатки и, стиснув зубы, задыхаясь, принялся заталкивать кусок кости на место. Боль ослепляла, руки дрожали, пока я запихивал ее назад. Сквозь завывание ветра я расслышал неровный и утробный крик – оказалось, это заорал, соединив две сломанные половинки кости, я сам.

Кровь, ярко-красная, шла уже не так сильно. Я сорвал с себя пояс, прижал ножны с Пьющей Пепел к бедру и как можно туже примотал их к ноге. Дрожащими руками сунул трубку в рот и снова закурил; боль растворялась, точно кровь в воде, а я все прислушивался, нет ли погони – если те твари все еще бегут за нами, они порвут нас на куски.

Тревожиться некогда, сказал я себе. Как и бояться.

Если выбор невелик, делай то немногое, что под силу.