Империя вампиров

Над берегом Мер, подобно башне до небес, возвышалась зазубренная гора. Ее основание было обнесено доброй стеной, а вдоль дорожки, что серпантином поднималась вверх, стояли домишки: крепкие нордлундские жилища из камня, крытые черной черепицей. На вершине высился замок, вытесанный из того же базальта, на котором стоял.

– Шато-Авелин, – тихо произнес я.

Свои лучшие дни он уже знавал, это верно – и не был ни зачарованным замком из сказки, ни местом, в котором король с радостью бы повесил свой герб. Авелин выглядел мрачным, не сулящим ничего хорошего местом и стойко нес свою вахту над застывшей рекой, что, змеясь, тащила свои воды с севера.

Однако в море тьмы любой свет желанен, и даже со дна долины мы видели на стенах замка крошечные огни, говорившие о том, что здесь, несмотря ни на что, все еще живут люди.

– Кто построил это место? – спросила Диор.

– Один древний северный король, – сказал я. – Много веков назад. Лоренцо Честный его звали. Хотел подарить замок супруге на рождение первенца, но и супруга, и ребенок Лоренцо умерли при родах. Теперь они покоятся в стенах шато, который так и носит имя королевы, Авелин.

– Ты здесь уже бывал?

– Много лет назад. – Я кивнул. – Мы с Астрид останавливались тут, покинув Сан-Мишон. Она уже тогда была на сносях, а в империи нас, опозоренных, мало где приняли бы. Но в этих стенах мы нашли прибежище. И еще покой. С виду место так себе, но в нем я провел два самых счастливых дня своей жизни.

– То есть… – обернулась Диор.

Я покивал, проглотив вставший в горле ком. Провел пальцем по татуировкам под костяшками кулака, а в голове услышал смех.

– Здесь мы с Астрид и обвенчались. Тут родилась Пейшенс.

Мы прошли мимо длинного, вмерзшего в лед деревянного пирса. На берегу лежали вытащенные из воды баржи, а к пристани вместо лодок были привязаны тяжелые сани. Мы медленно побрели прочь от берега, утопая в снегу высотой в два фута, и наконец вышли ко рву под стеной, что окружала гору. Вдоль парапета горели жаровни, а на часах стояли стражники с заряженными арбалетами. Мое сердце запело: это была не грязная деревня, окруженная частоколом из палок, и не оскверненный монастырь, на стенах которого висят освежеванные мертвецы, а первое полноценное убежище, попавшееся нам с тех пор, как мы оставили Зюдхейм.

– Стой! – прокричали со стены над вратами. – Кто идет?

Это была крепкая северная девица, бледная и черноволосая. Я зубами стянул с левой руки перчатку и поднял, подставляя ледяному ветру, ладонь.

– Друг, – сказал я.

Девица окинула меня сердитым взглядом.

– Если б вы знали нашего капитана, брат, не стали бы этой звездой у наших стен сверкать. Друзья Авелин ее не носят.

– Знаю я вашего капитана, мадмуазель. Получше многих. Так что молю, бегите уже и передайте, что к нему пришел повидаться Габриэль де Леон.

– Черный Лев… – прошептал кто-то.

Девица на часах снова смерила меня взглядом и проворчала стоявшему подле нее мальчишке:

– Беги, Виктор.

Мы ждали под стенами на морозе: Диор дрожала, опираясь мне на плечо, а я выдыхал облачка пара. Оказавшись тут, я испытал несказанное облегчение, но при виде молодняка на стенах ощутил укол вины, ведь мы привели такую беду на этот крохотный огонечек. Надеялся лишь, что друзья поймут, в какой мы оказались беде и почему я привел ее к их порогу.

Правду сказать, нам было некуда податься.

Прошло, наверное, лет сто, прежде чем тихо, будто с приглушенным плачем, лязгнуло железо, и подъемный мост, брызнув льдинками с прихваченных морозом петель, стал опускаться. Ворота еще не успели до конца открыться, а в них уже протиснулся темноволосый и широкоплечий гигант. Он бросился ко мне, улыбаясь так широко, что я чуть не заплакал. Он постарел, как и все мы: виски побелели, а темную кожу избороздили морщинки. Но он остался все таким же красавчиком, каким был, когда я впервые вошел в его оружейную многие годы назад.

– ЛЬВЕНОК! – прокричал Батист и врезался в меня с такой силой, что из меня вышибло дух.

Я засмеялся, а он схватил меня, оторвал от земли, подвывая и с такой радостью в глазах, что – великий Спаситель! – у меня чуть не разорвалось сердце. Оставалось только держаться за него покрепче, а когда он выкрикивал мое имя, то его баритон отдался у меня в груди, и я – видит Бог – не сумел сдержать слез.

Наконец, спустя, наверное, вечность, Батист опустил меня, расцеловал в обе щеки и недоуменно оглядел.

– Господи всемогущий, – тихо произнес он. – Вот уж не думал, что свидимся, брат.

– Я тоже, – улыбнулся я. – Ни разу еще не был так рад ошибиться.

– Признаешь-таки ошибку? – сказали в стороне. – Что ж, все когда-нибудь бывает в первый раз.

Я заглянул Батисту за спину. По мосту к нам, как всегда величаво и чинно, шел Аарон: длинные золотистые волосы убраны назад, на лбу и щеке – шрам; челюсть выпячена, лицо гордое. Зато во взгляде теперь читалась мудрость, а глаза блестели от слез, когда он распахнул объятия.

– Светлой зари тебе, пейзан, – широко улыбнулся Аарон.

– С божьим утром, барчук, – рассмеялся я.