Империя вампиров

– У нас не так-то много поводов туда наведываться, chérie. Монастырь по-прежнему стоит – Вечный Король взглянул на него разок и решил, что осада себя не оправдает. Фабьен всегда метил на восток, где Августин. Угодники стерегут наши северные границы, и за это мы им благодарны. Однако у нас с Аароном нет желания садиться за стол, за которым нам не рады.

Я покачал головой. За все годы я так и не простил остальных за Аарона и Батиста. Аарон был одним из лучших инициатов, каких знал Орден, а Батист – величайшим кузнецом. Я глянул на то, что эти двое здесь построили, на сгущающуюся вокруг нас тьму, и подивился, как Сан-Мишон вообще мог отвернуться от этих людей. И все из-за любви.

Мы пошли дальше. Аарон обнимал за талию Батиста, пока тот с гордостью показывал нам свою кузницу и небольшой стеклоплавильный цех. Мы прошли на длинный склад, где стояли припасы: сушеные продукты, объемистые бочки с водкой и древесным спиртом из местной винокурни, бочки поменьше – помеченные черными крестиками. Диор наконец оторвалась от собак и присоединилась ко мне. Оглядевшись на складе, она наморщила нос.

– Чем это так пахнет?

– Желтовод и ночезем. – Аарон указал на деревянный сарай напротив собачьего загона. – Их мы тоже производим.

Девчонка взглянула на Аарона как на умалишенного.

– Настаиваете дерьмо и ссаки?

– Для селитры, – сообразил я.

Аарон кивнул, побарабанив пальцами по одной из небольших бочек.

– Уроки химии старого серафима Талона не прошли даром, брат. Серу привозят из шахт близ Бофора, а угля у нас навалом.

Диор смотрела на него ошарашенно, а я невольно улыбнулся. Приглядевшись, я заметил, что эти бочки помечены не крестиками, а двойными серпами Манэ, ангела смерти.

– Ах вы пройдохи, делаете собственный игнис.

– Уже много лет как. – Аарон широким жестом руки обвел шато: вооруженных солдат, инженерные сооружения, лающих псов, добрый толстый камень. – Говорю же, не дай Бог принцу вечности залезть под эту юбочку.

Я оглядел городок, вдохнул дым, прислушался к смеху и шуму суеты, звонкому пению металла о металл и позволил себе слабую улыбку. Путь до Авелин выдался кровавый, что уж говорить, а сколько еще было до Сан-Мишона вдоль русла Мер… Но мы нашли хоть какое-то прибежище. Обрели наконец безопасность.

Последний Угодник откинулся на спинку кресла и надолго приложился к бутылке.

Историк все писал в книжонке.

– Что, не следовало тебе, сука, губу раскатывать? – пробормотал Жан-Франсуа.

Габриэль вздохнул.

– Не стоило мне, сука, губу раскатывать.

XV. Солнечный свет и проливной дождь

На пир в зал снесли всю мебель с горы, до последнего колченогого стула и кривого стола. На лоскутные скатерти выложили приборы, выставили щербатую глиняную посуду и разномастные кружки. Собрались почти все жители Авелин, кроме разве что горемык стражников.

Я видел целые семьи, маленьких детей и даже младенцев, и меня вновь поразила мысль о том, что я навлек на них беду. Впрочем, стоило начаться пиру, и я забыл вкус вины, даже задышалось свободнее. Как и говорил Батист, поводов для праздника в те ночи выпадало мало, и люди не знали, в честь чего гулянье, но все равно пришли: они вкушали кроличье рагу, горы шампиньонов и горячий картофельный хлеб. Я не знал, в чем секрет местного повара, но кто бы ни служил на кухне, он был просто кудесник – я даже попросил еще картошки.

Трио менестрелей принялось наяривать веселые мелодии, расчистили место для танцев. Диор, набив живот, сидела по правую руку от меня перед пустой миской. Какой-то бедолага взялся отстирать одежку, которую я прикупил ей, от пятен крови, и ей предложили пока походить в платье. Но она отказалась и одолжила у Аарона старый камзол. Уже одно это говорило о том, что бдительность она не ослабляла даже в тепле и веселой компании. Наряд Диор носила, как броню, и волосы опустила на лицо. А еще она пила уже третий стакан водки домашнего брожения а-ля Батист.

– Не налегала бы ты, – предупредил я. – По мозгам бьет, как одуревший от похоти мул.

– Мулы мне нравятся, – хихикнула девчонка.

– Ладно, только когда с рассветом башка у тебя затрещит по швам, не вали все на меня.

– Ладно-о-о, д-дуля, – пропела она, показав мне папаш.

– Который раз повторяю: мне всего-то тридцать два.

– Ты мне со своей бороденкой мозги-то не пудри, дедуля.

Я сердито поскреб отросшую за время дороги щетину.

– Говорю же, бритву потерял.

– Ну так подыщи новую, а то выглядишь как пес грабителя. – Она подняла стакан и осклабилась. – Неужто жена прощает тебе такое непотребство?

– Нет, Астрид такое терпеть не могла, – улыбнулся я. – Называла мои усы ересью.

Диор сморщила нос.

– Ты носил усы?

– После отповеди Астрид перестал.

Диор рассмеялась, а я налил себе еще.

– Это, знаешь ли, был один из многих талантов моей женушки. Она всегда знала, что сказать, лишь бы своего добиться. Она умела обвести меня вокруг пальца, и все стало только хуже, когда Пейшенс научилась тем же трюкам. Это она унаследовала от матери. От одного взгляда ее глаз я таял, как снег по весне.