Империя вампиров

– Мне не за что прощать тебя, брат, – ответил Аарон, кладя ладонь мне на плечо. – В тебе говорила боль. Мне страшно даже думать о причине, но спрашивать о ней я не стану, лишь бы не усугублять твоих страданий. Не стану и указывать, во что верить. Человек сам хозяин своему сердцу и наполняет его он сам. Но вот что я тебе скажу. И если прежде ты меня не слушал, то молю во имя всей любви, что ты питаешь ко мне, выслушай сейчас, ибо над тобой тень, брат. Я боюсь.

Он крепко сжал мою руку и посмотрел мне в глаза.

– Неважно, во что ты веруешь, важно верить хоть во что-то.

Я посмотрел ему в глаза, едва сдерживаясь, чтобы не сказать правду.

Ведь это значило бы признать все.

И прожить заново.

– Худший день, – прошептал я.

Ночь огласил бесстрастный звон, резкий, дребезжащий металлический лязг. Чары, окружавшие нас, спали, и зрачки у Аарона расширились, когда звучание сделалось тревожней. В ушах еще раздавалось эхо слов моего брата, но я вдруг понял, чтó слышу.

Аарон взглянул на меня, стиснув зубы.

– Тревога.

Я бросил взгляд на покосившееся колесо Спасителя, затем – на ожидавшую снаружи ночь и сквозь заострившиея зубы прошипел:

– Дантон.

XVI. Владыка падали

– Когда мы с Аароном примчались в большой зал, народ уже разбегался. Гуляки, менестрели, и стар и млад – все при свете факелов спешили в темноте к воротам шато. В толпе я разглядел Батиста, и мы с Аароном протолкнулись к нему. Мужчины и женщины хватали оружие; колокола на внешних стенах так и звенели, и по извилистой тропе к основанию горы спешило множество народа. Я поискал среди них Диор, даже позвал ее по имени, но ее нигде не было.

Мы достигли внешних стен Авелин, и там я поднялся на парапет. Когда Аарон с Батистом прибыли, колокола наконец смолкли. Часовые отрывисто салютовали этим двоим, кивая. «Капитан». Я видел их пылкую преданность Аарону: они любили его, все до единого, невзирая на то, кого любил он. А еще я видел их страх и, вглядевшись в заснеженную холодную тьму за пределами света факелов, не нашел, за что их упрекнуть.

На дороге стоял Велленский Зверь. Он носил черное, и полы его бретерского плаща полоскали на ветру, который как будто завывал еще громче, касаясь кровопийцы. Глаза Дантона были темнее ночи, его бледная кожа поблескивала, точно жемчуг. Любой взглянувший на него – принц, нищий или поэт – сразу понял бы, кто перед ним. Владыка падали, за плечами которого тянулись прожитые века, а на челе лежала корона зла и ужаса. От одного вида его лишь самые смелые сердца не наполнялись отчаянием.

Дантон сделал шаг вперед и обвел взглядом черных как кремень глаз стену. Мужчины страшились, женщины трепетали, их разум застывал, словно схваченный веявшим от вампира хладом. Вот его взгляд коснулся меня, и на рубиновых губах появилась жесткая улыбка.

– Где же хозяин сей… лачуги? – спросил он. – С ним буду говорить.

Аарон вышел вперед. Его золотистые волосы развевались на ветру.

– Это я.

Взгляд Дантона коснулся моего друга, и Аарон заскрежетал обнаженными клыками. Воздух словно заискрился: древний и рожденный с бледной кровью состязались в силе воли, и под конец улыбка Дантона увяла.

– Кто ты таков, смертный?

Аарон снял перчатку и поднял ладонь, являя семиконечную звезду – она горела бледным неистовым огнем.

– Смертный, oui, но рожден не от смертного отца. Мое имя Аарон де Косте, я сын дома Косте и крови Илон, и не тебе рыться у меня в голове. Еще мальчишкой я убивал подобных тебе, но более я не дитя. А теперь говори, с чем пришел, и закончим, вампир. У меня ужин стынет.

– Де Косте? – Дантон слегка поклонился. – Рад знакомству, мсье. В эти ночи на западе так редко встречаются благородные господа. Прошу, примите мои соболезнования по поводу падения вашего дома, семьи, всего наследия.

– Вот моя семья, – ответил Аарон, окинув жестом руки стену. – И здесь мой дом. Ты пришел к его вратам с пустыми руками и источая ложь. Чего тебе нужно, Восс?

– Диор Лашанс.

– Тогда, боюсь, ты проделал долгий путь ради еще более долгого ожидания. – Аарон положил ладонь на рукоять меча. – Как и все в этих стенах, девушка – под моей защитой.

– Девушка? – На Дантона снизошло озарение, и он взглянул на меня, злорадно блеснув глазами. – О, де Леон, неужели тебе суждено потерять еще од…

– Говори не с ним, – зло бросил Аарон. – Говори со мной. Если ты, конечно, называешь разговором это попрошайничество.

– Попрошайкой меня зовешь?

– Попрошайкой? – Аарон покачал головой. – Нет, блохой. Червем. Пиявкой. Паразитом, что разжирел и отупел настолько, что пришел к моим стенам один и клянчишь у меня что-то. Я был у Близнецов в тот день, когда умерла твоя сестра, Восс. Я слышал музыку ее воплей, а сейчас желаю проверить, удастся ли мне заставить петь и тебя.

Аарон обнажил меч – тот самый, с которым он еще ходил в учениках в Сан-Мишоне, с ангелом Манэ на эфесе и благословенным писанием на клинке. Стоявший рядом Батист взвесил в руках сребростальной боевой молот, и тут же окружавшие их люди обнажили оружие, подожгли стрелы, вскинули колесцовые ружья.