Империя вампиров

– Был, – отрезал Серорук, и в его бледно-зеленом глазу полыхнул огонь. – А сейчас ты кто? Клятвопреступник. Пьяница. Тебе всегда не хватало смирения, чтобы взглянуть дальше собственных желаний. Забыть о гордыне и сделать все правильно. Как-то я сказал тебе: свою историю ты рассказываешь сам. И тебе выбирать, какой она будет. Вот ты и выбрал. – Он снова покачал головой. – Боже, какое же ты принес разочарование.

– Я отдал империи жизнь! – вскричал я. – И все еще отдаю! Я ту девчонку протащил через пол-ада к этим стенам, а мне по-прежнему никакого признания!

– А ты все так же его страждешь!

Мы уже стояли нос к носу, и горечь негодования, что прела столько лет, хлынула наружу, как гной из раны.

– Даже сейчас ты продолжаешь говорить о жертвенности, тогда как завтра этой девочке предстоит заплатить цену тысячекратно выше твоей! Это ей предстоит пролить кровь за империю, а не тебе!

Эхо его голоса прогремело под сводами собора, точно отголосок выстрела.

– Что ты сказал?

Серорук оскалился, потупив взгляд.

– Что ты там, сука, сказал? – громче потребовал я ответа.

– Слишком много, – отворачиваясь, прорычал аббат. – Больше об этом ни слова.

Я в недоумении схватил его за руку.

– Ты мне все…

Серорук высвободился и угрожающе сверкнул налитым кровью глазом.

– Руки прочь, Габриэль.

Мысли лихорадочно завертелись в голове, и я трижды обругал себя, называя дурнем. Вспомнил пыльный том в библиотеке, слово «аавсунк» на поблекших страницах. Вспомнил, как Рафа объяснял мне в Винфэле его значение, но на сей раз в нужном ключе: оно не переводилось как «сущность». Оно означало жизненный сок, кровь. Вот что они собирались пролить во время ритуала на рассвете.

– Вы ее убьете, – прошипел я.

– Такова цена. – Серорук отвернулся, пряча взгляд, и проскрежетал, будто катал во рту мокрый гравий: – Во имя конца бескрайней ночи. Ради спасения империи.

– Хлоя знает? – не веря ушам, спросил я.

– Это она откопала ритуал, Габриэль.

Сердце мне словно раскололи надвое, а в животе все похолодело и обратилось в камень.

– А как насчет Диор? Она знает? Вы ей сказали?

Серорук смотрел на меня озлобленно, однако его молчание говорило красноречивее слов.

– Чтоб меня, – прошипел я. – Чтоб меня, вы этого не сделаете. Ей всего шестнадцать!

– Одна жизнь, – бросил он. – Одна жизнь в обмен на тысячи… да что там, сотни тысяч! Я десять лет посылал людей на смерть, я веду войну с врагом, который не умирает, но оборачивает наших мертвых против нас же. Подумай, скольких страданий можно избежать! Если завтра вправду взойдет солнце, война закончится, Габриэль! Всякий холоднокровка по всей стране – что порченый, что высший – обратится в пепел от одного удара клинка!

– Удар клинка! По горлу невинного ребенка!

Серорук с вызовом вздернул подбородок.

– Господь Всемогущий простит нам это прегрешение.

– Нет, так нельзя. Это зло в чистом виде, Серорук, ты же знаешь! Сам учил меня: лучше умереть человеком, чем жить чудовищем. А это? Это же, сука, чудовищно!

– Я клялся защищать империю, Габриэль. Быть огнем промеж этого мира и концом всего сущего. – Серорук нахмурился, мрачный, как закат. – И свои клятвы я держу, не то что ты.

Мой кулак врезался ему в челюсть, разбил губу. Серорук покачнулся, но санктус в жилах не дал ему упасть. Зато мой меч уже вылетел из ножен: Пьющая Пепел сверкнула в свете химических шаров, и посеребренная дева будто бросила злой взгляд на моего старого наставника.

«Сломан-черен, извращен-правдив, сгнил, сгнил до корней».

– Я вам не позволю, – прорычал я. – Черта с два я дам вам это сделать.

Я попятился по проходу, не спуская глаз с Серорука. Я не курил с утра, а вот старик принял причастие на вечерней службе. Правда у меня было две руки, а у него – одна. Поэтому когда я развернулся и побежал, он просто пошел за мной, рыча: «Габриэль, не глупи!» Я вылетел в рассветные двери, а он метнулся к башне. Зазвенели колокола, по всей обители, переплетаясь с горьким завыванием ветра, разнесся сигнал тревоги. Я бежал прочь от собора, по веревочному мосту к женской обители, крича во все горло:

– Диор! Диор!

Серорук с ревом несся за мной, обгоняя по дуге – санктус придавал ему скорости. Впереди во мраке показался ночной дозорный, раздались крики «предатель!», «измена!», и он, вскинув фонарь, обнажил меч. Вредить ему я не хотел и потому низко поднырнул под удар, сделал подсечку, а после врезал по носу, и он рухнул без чувств. Но за мной уже гнались угодники: Финч, де Северин и юнец из Зюдхейма. Сверху спикировала Зима и распорола мне когтями щеку. Я ахнул и ударил наотмашь, но снежный ястреб отпрянул быстро, как ложь слетает с языка, а когда я сморгнул кровь, то увидел перед собой Финча: тот поднял меч и принял стойку, глядя своими разными глазами на Серорука.

– Настоятель, какого дьявола…

– Держи его! – проорал Серорук, подбегая к нам.

– Прочь с дороги, Финч…

– Во имя крови, я же сказал: схвати этого клятвопреступника!

– Финч, они хотя убить девчонку. Уйди нахер с дороги!