Империя вампиров

Улицы Скайфолла были вымощены камнем, собор – сложен из мрамора и позолочен. Всюду высь пронзали готические и барочные шпили, вели неизвестно куда лестницы, но когда мы тяжелой поступью вошли в ворота города, я ощутил над ним тень. Его воздвигли на гранитном склоне, и со всех сторон среди петляющих дорог нависали серые здания. Улицы окутывал густой туман, на дверях красовались резные изображения цветов, которые не росли с тех самых пор, как померк свет солнца. На площади стояла подвесная клетка со скелетом внутри, а принадлежал он, судя по табличке, ведьме. В одиноких устьях переулков работали проститутки, колени которых покрывали струпья, а мимо нас ковыляли чумазые шахтеры, угрюмые и пьяные.

Было холодно, сыро и слишком уж тихо.

Я пока еще не знал, в чем дело, но заподозрил неладное.

Справедливый подо мной был неизменно надежен, как скала. Он дышал паром и голову держал высоко поднятой. Однако постепенно извилистые улочки Скайфолла сделались совсем узкими, а ступени ненадежными, пришлось оставить скакунов в городской конюшне и продолжить путь пешком – дальше, сквозь туман, в благородный квартал города.

Серорук шествовал впереди, следом – де Косте. Я замыкал. Местные смотрели на нас в окна, из дверных проемов; кто-то с благоговением, кто-то со страхом, но и те другие, казалось, испытывают…

– Они все пялятся на нас, наставник, – пробормотал я.

– Это из-за проклятия в наших жилах, – ответил Серорук. – С возрастом оно усугубится. Темное начало в нас влечет людей, Львенок, так же, как их влечет к создавшим нас холоднокровкам. – Он глянул на меня искоса. – Уверен, ты еще мальчишкой заметил это.

Я вспомнил, как в деревне меня провожали взглядом девчонки, как запросто они дарили мне поцелуи. Ко мне ли их влекло? Или к твари внутри меня?

– Oui, – проворчал я. – Возможно.

– Чем старше мы становимся, тем сильнее отдаемся своему проклятию и постигаем его дары. – Серорук мотнул головой в сторону местных. – И все же простые смертные всегда чуют в нас хищника, де Леон. Кто-то за это станет тебя ненавидеть, прочие – восхищаться, но никто не оставит тебя без внимания. Долго волк среди овец прятаться не сможет. Однако Господь Всемогущий знает, кто мы есть на самом деле, и за свою службу Его святой церкви в царстве небесном мы получим награду.

Только этим и оставалось утешиться: я был проклят, не знал, в кого превращаюсь, но слова о том, что на все – воля Вседержителя и через Него я обрету спасение, вдохновляли.

– Véris, – ответили мы с Аароном, осеняя себя колесным знамением.

По длинному мощеному мосту наставник перешел в квартал богатых имений. Там на кованых столбах висели подсвечивавшие туман вокруг фонари. Фасады домов напоминали лица незнакомцев, смотрящих перед собой невидящими глазами-окнами.

– Когда будем на месте, ничего не говорите, – предупредил Серорук. – Если в этом городе орудует холоднокровка, у него среди местных могут быть рабы. Прислужники из числа смертных.

Я удивленно моргнул:

– Хотите сказать, что люди по доброй воле служат этим дьяволам?

– Скот, – прорычал Аарон. – Скот, который молится, чтобы в одну ночь стать мясником.

– Зачем пособничать злу? – дивился я. – Холоднокровки же не решают, в кого обратится человек. Не могут предложить бессмертие в награду.

Серорук сердито посмотрел на меня:

– Ты удивишься, де Леон, на какой риск готовы некоторые даже ради малого шанса на вечную жизнь. Путь холоднокровок – искушение. Их сила во тьме, их сила в страхе, но могущество – в людском вожделении. Если испить крови древнего, это замедлит твое старение и избавит от ран, которые иначе сведут в могилу, а главное – само действие вызывает привязанность. Если три ночи подряд пить кровь одного вампира, станешь его рабом. Беспомощным и безропотным. Рабом во всех смыслах. – Он похлопал себя по карману, в котором лежала трубка. – Потому-то мы и курим порошок из их крови, а не пьем ее.

Мы остановились у дверей пышного поместья. Вверху, в хмурых небесах, бдительно приглядывая за хозяином, кружил Лучник. Серорук приспустил высокий воротник и глубоко вздохнул.

– Этот город смердит грехом.

Уголком глаза я следил за наставником: он, может, и был угрюм и зол, но за последние семь месяцев я проникся к нему восхищением. Каждый вечер он бичевал себе спину до крови, каждое утро по часу читал нам Заветы. Его убежденность служила нам маяком, а вера – светлым утешением. Он не судил меня за слабую кровь, и я, видя в нем отца, хотел, чтобы он гордился мной.

Де Косте позвонил в железный колокольчик у ворот. Барчуком, кстати, я восхищался куда меньше. Следовало признать, работал он усердно: вроде и болтал о бесполезности Сан-Мишона, однако в наше дело, похоже, верил искренне. Но со мной обращался как с дерьмом. За все семь месяцев ни разу не назвал меня по имени.

Усердный, не усердный, а я ненавидел его до мозга костей.