Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России

Более того, присутствие меньшинств в юридических учреждениях сопровождалось ростом их видимости в других сферах общественной жизни: к 1897 году в Казанской губернской и местной администрации, полиции, судах и сословных органах самоуправления служило 519 татар (9,3 % от всех губернских чиновников, выполнявших эти функции); в Крыму — 216 татар (7,2 %)738. В Казанской городской думе, созданной в 1870 году и состоявшей из 72 депутатов, число татар увеличилось с 5 человек в первый четырехлетний срок до 12 во второй, 16 в третий и 20 к середине 1880‐х годов739.

Возможно, дипломированные татарские юристы и работники суда были менее важны для местных мусульман, чем неформально практикующие юристы. Исследователи, занимающиеся различными имперскими и постимперскими контекстами, показали, что обычно именно такие специалисты обеспечивали доступ народных масс к правосудию и формировали повседневную правовую культуру в небольших городах и деревнях740. Так было и в Российской империи. Благодаря этим неформальным субъектам права в государственные органы, включая суды, поступало большое количество жалоб и прошений741. Профессиональные юристы относились к таким посредникам скептически, о чем свидетельствуют комментарии главы Симферопольского окружного суда о местных ходатаях, приведенные в предыдущей главе. Хотя в академических кругах ходатаи также считались не более чем хитрыми предпринимателями, наживающимися на беспомощных клиентах, недавние исследования представляют их в более выгодном свете: важно, что они давали субалтернам, которые во многих случаях были не так наивны, как принято считать, возможность высказаться742. В любом случае люди, составлявшие документы для преимущественно неграмотного крестьянства, многие представители которого едва могли говорить по-русски, облегчали доступ к правосудию743. Это особенно справедливо в отношении окружных судов, которые, в отличие от сельских волостных судов, требовали письменного оформления жалоб.

В таких регионах, как Крым и Казань, крестьяне и ремесленники регулярно обращались за юридической помощью к другим татарам, хорошо знающим русский язык и умеющим писать. Некоторые из этих посредников обрабатывали значительный объем жалоб и обращений. Например, казанский купец Шамсутдин Сагадеев отправлял множество ходатайств в судебные и другие государственные учреждения от имени татар Казани и ее окрестностей, неофициально «занимаясь адвокатурой»744. В иных случаях татарские общины избирали собственных законных представителей (поверенных), обычно уважаемых членов своей общины или тех, кто служил исламскими судьями; затем они обращались к местным посредникам, знакомым с языком имперского суда, например к отставным бюрократам, и поручали им составить и направить прошение в окружной суд745. Связь между татарами и государством не была исключительно (или даже преимущественно) опосредована состоятельными «мусульманами-инсайдерами», как считает Джеймс Мейер746. Как показано в седьмой главе, муллы и другие исламские сановники также не всегда рассматривались в качестве эффективных посредников. Существовало множество ступеней и институтов, включая местных поверенных, нотариусов и всевозможных ходатаев. Некоторые адвокаты специально ориентировались на татар как на потенциальных клиентов. Например, присяжный поверенный И. Г. Герс жил в Бахчисарае и рекламировал свои услуги в газете «Терджиман», предлагая вести гражданские дела, защиту по уголовным делам и предоставляя бесплатные юридические консультации бедным747. Таким образом, благодаря различным местным посредникам, некоторые из которых сами были татарами-мусульманами, жители Крыма и Казани могли получить доступ к судам, и хотя некоторые, несомненно, становились жертвами злоумышленников, другие извлекали выгоду из новых институтов, о чем я подробно рассказываю в следующей главе.