За воротами город шумел и бурлил, ничем не отличаясь от большинства виденных Лансом портов. Те же узкие извилистые улочки кварталов, населённых беднотой, приземистые склады, визгливые крики разносчиков воды, пирожков, орешков, к которым на Кринте добавлялись продавцы резанных в длинную, тонкую «соломку», сильно засоленных кальмаров и осьминогов. Звон молотков, скрип рубанков, хрипы пил в ремесленных кварталах. Колокольный звон над высокими островерхими храмами — несмотря на заверения многих путешественников, религия здесь ничем не отличалась от исповедуемой на северном материке. Кринтийцы так же ставили свечи Вседержителю и святым. Но молитвы читали на старокринтийском и монахи немного по-другому пробривали тонзуры. Так же неторопливо, как в любом другом городе прохаживались дворяне, толпу рассекали воины, здесь их называли «тренами». Ланс вообще не видел особой разницы — что пран, что трен, как ни скажи, а смысл один. Только пранами рождались, а треном мог стать любой простолюдин, показавший воинское мастерство, отвагу и верность предводителям. Мелькали уличные музыканты и жонглёры, священники и шлюхи. Всё как в любом другом городе. Единственное, к чему альт Грегор привыкал долго, так это к мужчинам в юбках.
Он уверенно прошагал по главной улице, название которой успел позабыть. И распахнул двери харчевни «Секира святого Эодха». Каждый раз, заходя сюда, менестрель не уставал удивляться — в древности пастыри на Кринте были такими же воинственными, как и их паства. Несмотря на раннее время, зал не пустовал. Нельзя сказать, что битком набитый, но больше половины мест за длинными столами занято. Ланс запоздало подумал, что Кухал может быть где-то на выезде вместе со своим отрядом. Мало ли где понадобились его клинки? Кринтийцы собирались в большие отряды лишь в том случае, если их приглашали повоевать в серьёзной войне — между державами или внутри какой-нибудь из земель за престол. Но команда от полусотни до сотни клинков могла понадобиться в любое время. Например, защитить купеческий караван в Тер-Веризе, наказать обнаглевших кочевников, разграбивших факторию где-нибудь на восточном побережье Райхема, усмирить крестьянский бунт или поставить на место зарвавшегося прана, ершившего оттяпать кусок жирной землицы у соседа. Иногда они сопровождали суда с богатым товаром и даже самые отчаянные браккарские пираты опасались нападать на таких купцов, если не были уверены в численном превосходстве хотя бы три к одному.
В зале царили галдёж и кутерьма. Коптили потолок светильники из ворвани, но благодаря открытым ставням вонь почти не ощущалась. Зато приятно пахло жареным мясом — не иначе на вертел насадили барана, а то и двух. К запаху жаркого добавлялся аромат свежевыпеченного хлеба и незнакомых Лансу специй. А может, и знакомых, но только позабытых. На невысоком дощатом помосте сидели два скрипача и волынщик. Лилась обычная для Кринта мелодия — весёлая, ритмичная, изобилующая ускорениями и повторами.
Двух молодых парней, управлявших при помощи магии с примой и секундой менестрель не знал. Скорее всего, в его прошлый приезд они были ещё мальчишками, которым позволялось только натирать воском инструменты. А вот краснолицего волынщика, вспотевшего так, будто он не мех раздувал и полудюжиной дудок управлял, а ворочал мешки с мукой по десять стоунов[1] каждый, он узнал. Известный на весь Кранг-Дху… Да и на весь Кринт, пожалуй, тоже, музыкант Диглан Дорн-Дав. Виртуоз, несмотря на то, что ни в каких академиях никогда не обучался. Большую часть дня Диглан ходил наполовину пьяным. Впрочем, не только ходил, но и ел, пил, поддерживал беседы, играл, придумывал собственные мелодии — такого понятия, как менестрель на Кринте не знали, но людей, сочиняющих музыку, весьма уважали. Оставшееся время он бывал очень, можно сказать, мертвецки пьян. Друзья и поклонники определяли степень его опьянения по очень простой примете — напившись вдрызг, он не мог ни разговаривать, ни играть. Но человек хороший и музыкант отличный. Маг не слишком сильный, оттачивавший мастерство годами.
Скрипачи трудились, закрыв глаза. Очень старались угодить мастеру, который вёл главную партию. Диглан тоже самозабвенно отдался течению музыки. На его лбу выступили бисеринки пота. Седые бакенбарды топорщились в такт причудливой мелодии.
Увидев Ланса, волынщик сделал круглые глаза. Узнал.
Альт Грегор с улыбкой поклонился.
Диглан скосил глаза влево. Слегка кивнул. Менестрель повернулся в указанном направлении и увидел Кухала Дорн-Куах, выбирающегося из-за стола.