Импровиз. Магия менестреля

Говорят, в горах Карроса водятся огромные мохнатые чёрные медведи. Они почти в полтора раза больше и вдвое тяжелее обычных бурых, убивают ударом лапы зубра… Хотя где им встретить зубра? Разве что в предгорьях. Вот и приходится им довольствоваться муфлонами и горными козлами. Именно поэтому чёрные медведи кроме ужасной силищи обладают ещё ловкостью, быстротой и недюжинным умом. Местные жители на них не охотятся — это приравнивается к самоубийству. Если ты встретил в горах чёрного медведя, спасения нет. От него не убежать, не скрыться на скале, его длинные лапы выколупывают добычу из самых узких и глубоких расселин. Лишь изредка горцы находят мёртвых медведей. Звери попадают под лавину или обвал, порой дерутся между собой не на жизнь, а на смерть. Тогда они с великим благоговением вырезают когти и клыки, используя их как амулеты, притягивающие удачу. Только самые сильные и уважаемые вожди могут позволить себе вырезать кусок шкуры, но размером не больше, чем пядь на пядь. Существует поверье, что если взять больше, братья погибшего медведя могут посчитать тебя убийцей своего родича и придут отомстить. Этот лоскут горцы носят поверх одежды, которую надевают по самым торжественным случаям, и хранят в особом месте, отдельно от остальной пушнины.

Вот Кухал Дорн-Куах как раз напоминал такого медведя.

Огромного роста, выше Ланса больше, чем на голову. Широкоплечий. Руки толщиной в ногу менестреля. Предплечья кринтийца, выглядывавшие из коротковатых рукавов чёрной туники, поросли густыми волосами. Впрочем, как и кулаки, и даже пальцы. Буйную гриву волос цвета воронова крыла без единого седого волоска слегка придерживал плетёный ремешок. На щеке синела татуировка — кукушка. Ведь слово «куах» именно так и переводилось со старокринтийского. В отличие от большинства соплеменников Кухал уродился черноглазым. Так его и звали за спиной, иначе можно было и по лбу огромным кулаком получить. Сталь Дорн-Куах обнажал редко, и только тогда, когда намеревался убивать.

Всякий раз, когда кринтиец обнимал его, альт Грегор внутренне напрягался. А ну как прижмёт чуть-чуть сильнее чем следует? Сломанные рёбра будут самой малой малостью, которой можно отделаться в том случае.

— Ланс! — взревел Кухал, обхватывая менестреля и приподнимая его. — Какими судьбами? Благословен будет сегодняшний день! Теперь ежегодно я буду праздновать его и внукам заповедаю!

— Ты успел детьми обзавестись, раз о внуках заговорил? — Мягко, но настойчиво высвободился Ланс.

— Ещё чего! Не нашлось ещё той красотки, чтобы могла надеть на меня узду! А ничего! Старым стану, введу в род парочку бастардов из тех, кто покажет себя посмышлённее и позадиристей.

— А разве это сочетается? — удивился менестрель, увлекаемый другом к столу, словно утлая рыбацкая лодчонка необоримым пассатом над ширью южного моря.

— Вот потому до сих пор никого и не выбрал. Постой! А где твоя шпага? — Кринтиец прищурился. Хмель от двух-трёх кружек вина, опрокинутых ми с утра пораньше, выветрился мгновенно. Взгляд стал цепким и внимательным, как во время сражения. — Где перстень? Что это за дурацкая браккарская игрушка у тебя на боку? И вообще, Ланс! Ты какой-то не такой. Как будто юбка, крашенная черникой, после десятой стирки. Не узнаю тебя.

— Я сам себя не узнаю, Кухал, — вздохнул альт Грегор. — Боюсь, нам есть о чём поговорить. Только не знаю, выдержишь ли ты мою исповедь?

Могучий кринтиец покосился на сотрапезников и полдюжины суровых воинов выбрались из-за стола не проронив ни звука. Ланс и Кухал остались одни. Дорн-Куах подвинул к менестрелю глубокую миску с бараньими рёбрышками, обжаренными до хрустящей корочки. Плошку с кислым соусом, плошку с горьким соусом, плошку со сладким ягодным соусом. Всё так же молча налил две глиняных кружки.

— За тебя!

— За тебя!

Они выпили. Зажевали крепкое вино, макая рёбрышки в соус.

— Ну, что там у тебя? — спросил кринтиец негромко.