Импровиз. Магия менестреля

— Разве я был таким? — Альт Грегор понимал, что выглядит по-дурацки, ведь некогда он, в самом деле, был именно таким, как сказал Кухал, жил беззаботно и не задумываясь о завтрашнем дне, творил до изнеможения, отдыхал потом до бесчувствия, ввязывался в драки и влюблялся в первую попавшуюся на глаза красотку. Что же с ним сталось?

— Нет, это невозможно! Ты пробовал на войну уходить?

— Нет сейчас войн поблизости от меня. Но к Жерону альт Деррену я записался. До сих пор у него числюсь.

— В Стальных Котах?

— Ну, да.

— Ничего так рота. Как для северян, драться умеют.

— Это кевинальцы-то северяне?

— Для нас и Лодд на севере.

— Согласен. У Деррена я чуть не спился от тоски.

— Нашёл чем меня обрадовать. За другими женщинами пробовал ухаживать?

— Кухал, я вообще-то месяц как женат.

— И что с того? Кого это может остановить?

— Меня. Напомню, моя нынешняя венчанная жена спасла мне жизнь.

— Ну, отблагодари её, когда разбогатеешь. И вообще, я не понял, ты кому хранишь верность, как монашка Вседержителю, Реналле или нынешней жене?

— Не знаю… Возможно, обеим. С одной меня венчали в церкви, а другую я люблю.

Дорн-Куах развёл руками.

— Ну, что с тобой делать?!

— Может, принимать таким, какой я есть?

— А я что делаю?

— Потому-то я и ценю твою дружбу.

— Значит, девочку воровать не будем?

— О, стигматы святого Трентильяна! Не будем! Я не буду ломать ей жизнь!

— Будешь ломать свою?

— Кухал! Моя жизнь — это моя жизнь.

— Ты мой друг. Я не могу глядеть, как тоска точит тебя, будто ржа добрый клинок.

— Значит, ржавый друг тебе не подходит?

— Обидеть хочешь, пран Ланс альт Грегор, великий менестрель?

— Ничуть. Пытаюсь сохранить за собой право жить и умереть так, как я хочу.

Кринтиец покачал головой, потёр татуировку на щеке.

— Ты всегда был упрямым. Но ты же не будешь препятствовать моим попыткам тебя развлечь?

— Не буду! — Улыбнулся Ланс, но Кухал выглядел хитрым, будто кот, сожравший хозяйскую сметану, и поэтому менестрель решил в этот вечер держать ухо востро. Ну, по крайней мере, постараться не напиться.

— Значит, я угощаю!

[1] Стоун — мера веса, приблизительно 4,8 кг.

Глава 2, ч. 2

Повинуясь взмаху руки Кухала, к столу побежали служанки, кряхтя под тяжестью подносов с едой. Вскоре перед друзьями красовалась целая гора покрытых коричневатой корочкой земляных яблок, запечённых на противне с ломтиками сала, зеленью и несколькими пригоршнями остро пахнущих специй. Рядом появились миски с местной кашей, жёлтой от шафрана и с кусочками курятины, с обжаренными на оливковом масле улитками, тушёными трепангами с красным сладким перцем, сельдью пряного посола, кальмарами и рыбой в кляре, мягким и солоноватым козьим сыром. Сюда же добавились плоские и круглые хлебы, посыпанные кунжутом и рубленным укропом. И многое, многое другое, не говоря уже об оплетенных лозой кувшинах, где, как догадывался Ланс, плескалась отнюдь не ключевая вода.

В завершение, Кухал почти извиняющимся тоном проговорил, указывая на вяленную козью ногу на деревянной подставке:

— Понимаю, что это для простолюдинов, но, понимаешь, у нас без этого ни одна пьянка не обходится.

— Да ладно, оставь, — махнул рукой менестрель. — Пусть постоит для красоты.

Некоторое время он рассматривал изобилие, от которого совершенно отвык в тюрьме и на браккарском корабле, а потом нерешительно произнёс:

— Мы что, вдвоём это всё съедим?

— Нет, конечно! — Рассмеялся кринтиец. — Я ждал твоего вопроса! — Он обернулся к помосту. — Эй, Диглан, кончай дудеть! Кашур без дела пропадает!

Кашуром на Кринте именовали именно то вино из перебродивших плодов и ягод, о которых Ланс недавно вспоминал. На старокринтийском «кашур» означало «молот». И оно, взаправду, валило с ног не хуже удара кувалдой по голове.

Маг-волынщик оборвал мелодию на половине такта. Вскочил, насторожившись, как охотничий пёс, почуявший добычу. Махнул рукой скрипачам, чтобы замолчали.

— Их тоже бери! — продолжал воин. — И все, кто меня знает, идите за мой стол! Кухал Дорн-Куах угощает! Сегодня он встретил давнишнего друга!

Менестрель и опомниться не успел, как за их столом стало полным полно людей — не протолкаться. Мужчины и женщины. Бедные и богатые, если судить по одежде и украшениям. Привычные к оружию и избравшие мирный труд. Среди них попадались не только кринтийские чёрные волосы и глаза, но и рыжие, бледнокожие тер-веризцы, пара смуглых носатых купцов, подозрительно напоминавших трагерцев или кевинальцев. В мгновение ока наполнились кружки. Кухал поднялся и провозгласил здравицу Лансу, не называя, впрочем его имени и Дома. Просто сказал — за моего старинного друга из далёкого холодного Аркайла.

Лансу стало смешно. Уж он никогда не считал Аркайл холодным, а вот для здешнего народа они — северяне. Что же тогда говорить о браккарцах? Для них, очевидно, все народы, населяющие чужие острова и оба материка — изнеженные южане. Не в этом ли кроется причина их презрения ко всем и к каждому, постоянные войны, попытки награбить как можно больше добра у других людей?