Импровиз. Магия менестреля

Братья из Дома Медной Медведки громко переговаривались, нарушая правила приличия даже по меркам местного дворянства, склонного к дешёвой показухе и самолюбованию. Один из них упомянул, что пран Эйлия альт Ставос пригласил их собственноручно подписанным письмом, чтобы предложить место в гвардии. «Самое малое, патент лейтенанта у меня в кармане!» — провозгласил во всеуслышание старший, бросая напыщенный взгляд на девиц-провинциалок. Те заохали, зашептались между собой. Старшая, уже входившая в возраст, когда в Аркайле девиц начинают считать старыми девами, отчаянно стреляла глазками и даже уронила платочек в то самое мгновение, когда в обеденном зале появилась Реналла с охранниками.

Кружевному батистовому лоскутку не судилось быть поднятым рукой бравого будущего лейтенанта или его младшего братца. Они заметили Реналлу, и едва ли не затанцевали на месте, как строевые кони, заслышавшие раскатистые звуки боевой трубы. Казалось, куда уж больше можно выпятить грудь, как сильнее расправить плечи и выставить рукоятки шпаг? Оказывается, можно.

Реналла подумала, что сейчас братья кинутся к ней знакомиться, отпускать комплименты и уже подбирала слова решительные, но не обидные, чтобы отшить как любого из них, так и обоих вместе взятых. И точно, «медные медведки» пошушукались, а потом младший одёрнул алый камзол, поправил перевязь, подкрутил скорее воображаемые усы и начал подниматься из-за стола.

Бардок мрачно откашлялся и повернулся к нему, закрывая Реналлу спиной. Выражения его лица она не видела, но на несколько мгновений повисла томительная тишина. Седоватый купец в кафтане унсальского покроя замер, не донеся ложку с толчёными земляными яблоками до рта, почтенный отец пятерых дочерей поперхнулся вином, а отважный будущий гвардеец побледнел, как полотно, медленно присел на лавку и, двумя руками схватив баранью ногу, впился в неё зубами, будто голодный волк. Больше братья не шумели, не заигрывали ни с кем, не хвастались золотым шитьём на перевязях. Быстро доели ужин и ушли в свою комнату.

Реналла вздохнула спокойно. Она могла наконец-то поесть и покормить сына, хотя и не слишком преуспела в этом. Раньше за Брина отвечала нянька, которая могла не только объяснить кухаркам, какую именно кашу на молоке нужно сварить мальчику, но и сама засучить рукава и приготовить ту еду, от которой у ребёнка не разболится живот. Малыш умело уклонялся от ложки, перемазавшись вскоре с ног до головы. Даже молчаливый Нэйф покачал головой и сделал движение, будто собирался предложить свою помощь, но осёкся под взглядом Бардока. Расстроившись, Реналла попыталась сама перекусить хотя бы немного — над бараньей похлёбкой с луком вился соблазнительный парок, но для этого нужно было кому-то отдать Брина. Она колебалась, не зная, кого лучше выбрать на роль временной няньки — Бардока или Нэйфа, да и захочет ли мальчик сидеть у них на руках?

И тут произошло событие, которое для этого вечера как раз попадало под определение «во-вторых». Двери отворились и в зал вошла невысокая девица, явно из простонародья. Из-под старенького, но опрятного чепца выбивалось несколько светло-русых прядей, обрамлявших округлое лицо со следами оспы на щеках. Серые глаза смотрели устало, но не подобострастно. Комкая в руках узелок с вещами, она подошла к хозяину и неуверенно спросила его — не найдётся ли в «Семи медведях» какой-нибудь работы, за которую она могла бы получить немного еды и место для ночлега под крышей.

Хозяин постоялого двора, лысоватый мужчина лет пятидесяти с мешками под глазами и желтоватыми белками глаз, которые свидетельствовали о больной печени и переизбытке жёлчи в крови, только что улыбавшийся и рассыпавший любезности перед многодетным дворянским семейством, вдруг окрысился и, сдвинув брови на переносице, отчеканил, что работников ему и своих хватает, что он не обязан предоставлять стол и кров бродяжкам, которых выгнали из припортового борделя за непригодность к работе, и вообще — пусть убирается подобру-поздорову, пока он собак не спустил.

Девушка не нашла возражений, не стала и умолять сжалиться над ней, а полезла за пояс, выудив несколько медяков, и попросила миску похлёбки и краюху хлеба. Хозяин снова разразился гневной речью, взывая у милости Вседержителя, который приводит в его гостиницу пройдох, у которых деньги есть, а они так и стараются обжулить его, несчастного, которые недоедает-недопивает… Но, тем не менее, плеснул в миску горячей похлёбки и отрезал свежевыпеченного хлеба.