Опустив пониже рукава, чтобы не обжечься, девушка взяла горячую миску и направилась в самый дальний угол. Очевидно, она старалась не мелькать у всех на виду. На свою беду она проходила мимо купца из Унсалы, того самого, что ел толчёные земляные яблоки, запивая пивом. Что ему взбрело в голову? Обычно унсальцы отличались скромностью и даже чопорностью. Может, оказавшись в соседней державе, он решил, что можно себя не сдерживать? Или, увидев отношение хозяина гостиницы, подумал, что тут с бродяжками можно не церемониться? Но так или иначе, побуждаемый тем или иным чувством, он со смешком протянул руку, пытаясь ущипнуть проходившую мимо девушку пониже спины. Но пальцы не успели коснуться ношенной, но всё ещё добротной юбки из коричневой шерсти, как содержимое миски выплеснулось ему в лицо.
Купец заорал, зажимая ладонями глаза.
Содержатель гостиницы выбежал из-за стойки, занося кулак. Очевидно, девица поплатилась бы за суровый нрав и немедленно, но Реналла, поймав взгляд Бардока, прошептала:
— Помоги.
В мгновение ока человек прана Гвена оказался на ногах, отбрасывая девушку себе за спину. Кулак хозяина он поймал в ладонь и остановил на лету.
— Остынь, любезный. Ты же сам видел, что унсалец не прав.
— Как? Да ведь она!
— Она защищалась и случайно обварила его похлёбкой.
Бардок умел убеждать. Лицо хозяина постоялого двора отразило напряжённую работу мысли, а потом разгладилось.
— Так ведь точно. Она не хотела…
— Правильно. Помоги постояльцу. А это тебе за беспокойство. — Словно по волшебству в пальцах левой руки Бардока возникла серебряная «башенка». Он без всякого усилия опусти кулак хозяина, и ладонь желтолицего разжалась сама собой, чтобы принять монету.
— Подойди сюда, — обратилась Реналла к ошарашено оглядывающейся девушке. — Присядь.
Та повиновалась, хотя явно ждала подвоха.
— Как тебя зовут?
— Анне.
— Куда идёшь?
— Куда глаза глядят.
— А откуда.
— Какая разница? — Напряглась девушка. — Простите, прана…
— Прана Реналла. Не хочешь говорить, не говори. Поешь. — Реналла пододвинула собеседнице тарелку с хлебом. — Сейчас тебе принесут горячего.
— Спасибо, — кивнула Анне. — Я отработаю. Я не побираюсь! Вам нужно что-то зашить, постирать?
Реналла долго смотрела в её доброе лицо.
— Мне нужна нянька для моего сына. Если хочешь, можешь путешествовать со мной.
— Я не знаю… — растерялась Анне.
— Если тебя ждут родные или жених, так и скажи. Я не буду настаивать.
— Нет, — покачала головой девушка. — Меня никто не ждёт.
— Может, ты идёшь поклониться святым мощам?
— Нет.
— Если бежишь от кого-то, то с нами тебе будет безопаснее.
— Я бегу только от себя и своей глупости.
— Так ты принимаешь моё приглашении?
— Принимаю, прана Реналла, — наконец-то улыбнулся Анне, хоть её улыбка получилась и не слишком весёлой.
— Тогда ешь, а потом я расскажу, что ты должна будешь делать.
В этот миг она испытывала облегчение, будто гора свалилась с плеч. Неужели Вседержитель услыхал её молитвы и послал наконец добрую и тихую помощницу? Но в Анне чувствовался и решительный нрав. Как она плеснула в наглые глаза унсальца похлёбкой! Не трусиха, значит, случись что, не подведёт не кинется наутёк. А то, что девушка что-то скрывает, так даже к лучшему — будет о чём поболтать во время скучной дороги в трясущейся карете.
Так они и ехали дальше. Брин сразу проникся симпатией к новой няньке и не слазил у неё с рук. Анне оказалась на удивление хорошей служанкой, взвалив на себя бремя не только присмотра за ребёнком, но и, как могла, помогала Реналле. Да и заботилась об Бардоке с Нэйфом, хотя они поначалу отказывались, но не смогли устоять перед её напором. Укладывалась в постель после всех, стирая, штопая, подшивая протёршуюся подкладку плаща охранника. И только лишь надежды Реналлы разговорить спутницу не оправдались. Она охотно поддерживала беседу о чём угодно, начиная от лютой стужи минувшей зимой и заканчивая возможной войной Аркайла с Унсалой, но ничего не поведала о семье или своей прежней жизни. Реналла лишь узнала, что Анне служила в гостинице в Аркайле, была замужем, но супруг её куда-то подевался (Реналла предполагала, что его зарезали в пьяной драке в какой-то из харчевен в портовом квартале — смерть довольно распространённая среди аркайлского простонародья) и она покинула город, отправившись куда глаза глядят. К родителям в деревню, откуда лет шесть назад ушла в город на заработки, не вернулась, не захотела быть обузой для них и посмешищем для соседей. Но это всё. Отвечать на вопросы, хотя бы вскользь проливающие свет на подробности её прошлого, отказывалась. Напрямую не перечила новой хозяйки, но умело увиливала, вдруг обнаруживая «зербинку», готовую вот-вот оторваться или пятнышко грязи, величиной не больше ногтя Брина, которое вот прямо сейчас нужно отчистить от подола.