Импровиз. Надежда менестреля

Все в герцогстве знали, богатство Дома Бирюзовой Черепах — не самого именитого и древнего в Аркайле, но соперничающего запасами золота с Высокими Домами, — зиждилось на рудниках с медным колчеданом и железняком, на мастерах-плавильщиках и углежогах, на кузнецах и литейщиках. Местные железные болванки охотно покупали по всему северному материку. Кое-кто даже утверждал, что лучшая в мире трагерская сталь во многом обязана своей славой вожеронским заготовкам. Работали в ближних горах Монжера и небольшие копи, где добывали бериллы, серебро, гранаты — красные пиропы и зелёные гроссуляры. Мелкие, но доход они приносили устойчивый. На мануфактурах, принадлежащих покойному супругу Кларины, плавили медь и олово, получая отличную бронзу, из которой, пожалуй, была отлита половина пушек Аркайла.

Теперь столица лишилась всего того, что добывали либо изготавливали в окрестностях Вожерона, ведь купцов не пускали как туда, так и обратно. Лишилась и прибылей от торговли с заграницей.

Поговаривали, что пран Клеон вовсю налаживает дружбу с Кевиналом и Трагерой — деньги-то на войну откуда-то брать надо? Находились и те, кто утверждал, что самопровзглашённая герцогиня Кларина готова принести вассальную присягу его светлости Валлио Семнадцатому альт Фиеско из Дома Белого Орла. Не зря же великий герцог поддерживал изменников и военной силой, и товарами, и даже высказывался как-то, что, мол, не бросит никогда своих друзей с юга Аркайла.

Не зря герцогиня Мариза столько усилий прилагала по отвоеванию мятежных земель.

Впрочем, время решительных боёв ещё не настало. Полки, роты и эскадроны перебрасывались с севера Аркайла, с западных рубежей и даже из самой столицы. Противоборствующие стороны пока что ограничивались вялыми перестрелками и столкновениями с малой кровью — два-три легкораненых на войне не в счёт. Вся держава с замиранием сердца ловила новости, приходившие с юга.

А вдруг они договорятся?

А вдруг бунтовщики сдадутся и откажутся от посягательств на престол?

А вдруг многочисленные ноты протеста, которые отправлялись быстроходными почтовыми фелуками в Кевинал, возымеют действие и великий герцог Валлио перестанет поддерживать Кларину?

Или просто произойдёт что-то такое, что всем правителям сразу станет не до войны. Например, разразится новое противостояние с Браккарой и державы материка будут вынуждены объединиться?

Ведь у многих аркайлцев по эту сторону линии соприкосновения оставались друзья и родня на той стороне. Служившие в армии Маризы и в армии Кларины солдаты и офицеры были чьими-то сыновьями, мужьями, отцами, братьями… Никто не хотел, чтобы они гибли на полях сражений и при штурмах городов.

Само собой, десятник стражи ни о чём таком и не думал, поскольку привык думать исключительно о том, как завалиться после смены караулов в ближайшую харчевню и там надраться до болотных демонов крепким горьким пивом или дешёвым кислым вином. Это он любил. А рассуждать о судьбах отечества не любил. Кто он такой, чтобы утруждать себя мыслями? Голова у человека не для этого, туда нужно есть и пить. Лучше пить, а есть уже на те деньги, которые останутся.

Но горбатый и замусоленный нищий живописно представил, как под низким лбом стражника шевелятся и бегают друг за другом взапуски разные умные мысли, и невольно улыбнулся. Протянул пару медных монеток. На воротах Аркайла с этого лета брали мзду со всех, хотя раньше — только с телег и всадников. Десятник сграбастал деньги широченной лапой — впору подковы гнуть — и сунул в карман. Кивнул старику и отвернулся. Проходи, мол, пока не вижу.

Оборванец миновал Тележные врата, кряхтя и подволакивая ногу. За ним вздымалась пыль, ибо, несмотря на вступающую в свои права осень, погода не баловала аркайлцев дождями. Свернув за угол на ближайшем перекрёстке, старик выровнял походку, хотя по прежнему горбился и потирал поясницу, бормоча под нос проклятия, смешанные с молитвами. При этом ругательства и имена святых произносил чуть погромче, чем следовало, отчего прохожие шарахались от него, словно от сумасшедшего.

Очень странно. Как выкрикивать «многая лета!» на площади безумцу, на голову которого водружена корона, так все горазды, а как пройти рядом с совершенно безобидным душевнобольным, так почему-то страшно.

Нищий улыбался в грязную бороду и таращил глаза. Они такие забавные, эти горожане. Пока не стемнело, грех не воспользоваться и не устроить развлечение. Для пущего счастья можно было бы и пену на губах сделать, и зубами поклацать. Изображать бешеных и припадочных ему нравилось всегда. Но это хорошо делать на рынке в разгар праздника, а на малолюдных улицах он поленился даже струйку слюны из уголка рта пустить.