In medias res

17. III.44.

Дорогая моя Аничка!

Не думай, что я тебя забыла. Отнюдь нет, хотя я не писала тебе больше полгода, наверное. Ты – моя ласточка, камушек мой драгоценный! Город большой, душу отвести не с кем. Есть у меня одна Нина Воробьева, но к ней редко хожу. Всё не собраться никак: то я, то она занята. Ты и не знаешь, что Всеволод Иванович (мой отец – Л. М.) нагрянул ко мне 13/1 – 44 г. Я чуть в обморок не упала от его вида, – уж так измениться, мне казалось, нельзя, тем более, что он жил на большой земле. Худой, седой, старый сгорбленный старик. Я долгое время избегала на него смотреть, мне было жаль его, и в то же время он отталкивал своей безобразностью. Теперь прошло уж 2 месяца, он стал отходить. Сейчас он работает гл. инженером Росстромпроекта и меня перетянул к себе, вот уже с 15/III я работаю у него. Очень жалею, между прочим, что перешла на эту работу, работа прежняя мне нравилась больше. Числясь грузчиком, я последнее время вела работу диспетчера в транспортном цехе. Командовала грузчиками, шоферами, машинами. Там – живее и быстрее проходит время, чем здесь, – сидя на одном месте, в душной комнате. Да, я жалею, право, но, веришь ли, Аня, он мне не давал покоя, всю плешь продолбил (…) Я вот не знаю, как мне Веру скорее бы извлечь оттуда и так тоскую по ней!! Лёва приблизился, он из Самарканда с Академией художеств переехал в Загорск и пишет такие чудные письма, как взрослый. Я не нарадуюсь на своего мальчика. Бедняга, он всё хворает, лежит даже в постели – от фурункулеза. Трудно ему жить самостоятельно, но он не сдает. Аня, я по-прежнему всё одна, нет друга сердца. Внешне я мало изменилась, восстановила свой вес. На морду только здорово постарела, а душой и вовсе. Ободралась, совсем – гоп, и не очень умею, и нет времени последить за собой. Вечером отдаю дань стряпне, если есть из чего приготовить. Всеволод привез мне много картошки, муки, крупы, овощей сухих и масло, так что я отъелась и голод утолила, но все же, страх перед повторением остался, а потому я ем даже когда и сыта, было бы только чего. Деньги здесь очень дороги, заработки слабые, еле концы с концами сводишь. На рынок я и носу не показываю: масло как будто 700–800 кило, подсолнечное – 400 р., крупа – 100–150 кило, хлеб – 5 р. – 100 гр. Денег на всё не хватает. Очень дороги тряпки. Всеволод купил Лёве рубашку защитного цвета, поношенную – 700 р. заплатил. Туфли – баретки черные обыкновенные на заказ – 3500 р. Аня, дружок, а может быть, тебе и приезжать не захочется обратно? Пиши, чего же ты молчишь? Я не пишу, и ты равняешься по мне, куда это годится? К Аносову не звонила и Витьке не писала. Настроение плохое в связи с переходом на конторскую работу, до чего тоскливо сидеть в конторе, то ли дело – в беготне. Зря я послушала Всеволода. А теперь каюсь всё время… В кино почти не хожу, а в театре за войну не была ни разу – надо раздеваться. Дни идут однообразно и незаметно старость подошла. Александр Сергеевич (Никольский – Л. М.) пишет мне, с Ник. Ник. – поссорилась. Целую. Твоя Нюрочка. Привет Милочке и Юлочке.