In medias res

А ведь, вроде бы, наши действия в точности повторяли вчерашний (и не раз испытанный!) маневр: Владик сильно греб, по касательной приближаясь к судну и стараясь сравняться с ним своей скоростью; я же с носа лодки без особого труда пришвартовывался к нему. Потом, перебравшись на борт, мы сидели на каких-то досках, болтали с матросами, угостившими нас семечками, небрежно сплевывая шелуху в ворчливо обтекавшую легкое суденышко воду. Так добираться несколько километров до дому было куда веселее…

Сегодня вышло всё иначе: борт проходящего судна оказался значительно выше, а масса его – больше. Инерция этой массы с ее механически-адской силой движения и делали судно неприступным для нашей лодчонки. Тогда-то – в отчаянии я и оглянулся на Владика. Как на Господа-Бога. И Бог – разрешил мне отказаться от явно непосильного посягновения. И я благодарил его мысленно за то, что он снизошел к моей немощи, дал секундное облегчение…

...

Ноябрь 95

* * *

Настоящее таит в себе развилку выбора, оно двусмысленно. И лишь как будто бы дает ощущение прочности. Кажется, это тот берег, на который выплеснуло тебя утро, где можно найти опору. Но эта опора почему-то не удовлетворяет. Она постоянно демонстрирует свою холодную отчужденность и часто оказывается тягостной, утомительной. Душевно греет нас память, воспоминания, удерживающие жалкие следы того, что прошло, минуло. Пусть воспоминания – руины. В них – греющие нашу душу драгоценности.

* * *

Наше прошлое как бы уходит в область сна. Оно уже нематериально. И тем не менее составляет достовернейшую духовную реальность. Она уже срослась с нашим «я», стала его частью, мучительно завораживающей, иногда – укоряющей, но – так или иначе – наиболее драгоценной. Это то, что в памяти сердца и труднее всего переводится на обычный язык…

* * *

По дороге из Питера в Карташевскую задремываю, но, вроде бы, всё время слышу разговор соседей; приоткрываю глаза, вижу – проплывают большие дома, ага, значит, еще Татьянино; потом вновь отключаюсь и опять встряхиваюсь, бежит лес: спрашиваю, что сейчас будет – Суйда? – Какая Суйда!? – Сиверская!.. Выходит, я провалился глубже, чем полагал, и для меня не было ни Гатчины, ни Суйды, ни Прибыткова. И свою станцию – Карташевскую – я проспал. Не было ее для меня. Не было – не стало! – времени. Сон – выпадение из времени. И если, умирая, мы впадаем в вечный сон (и, наверное, уж вовсе без сновидений!), то для нас всё едино: что вечность, что мгновение, – вечность пролетает за один миг. И мы, коль скоро ждет нас воскресение, вовсе и не умираем! – Такая соблазнительная идея…

И что еще следует из описанного – простейшего – сюжета? Время – реально для нас тогда, когда мы его осознаем, переживаем. Для нас оно неотделимо от сознания, от постоянного сопоставления настоящего – с ушедшим и будущим, возможным. Время для человека неотделимо от памяти. Для человечества – от культуры.

* * *

Даже самые близкие люди, разговаривая с нами, чаще всего не слышат нас. Не слышат нашего сокровенного. Впрочем, и мы их не слышим. Но, встречаясь со старыми знакомыми (и – не то, чтобы друзьями!), мы радуемся им как подтверждению реальности того, что было в нашем прошлом. Об этой реальности знаем только мы, а наши приятели лишь «пробуждают» ее. Вообще, если говорить о реальности духовной, то она дана нам в нашем самоощущении и самосознании. Не более того. Реальность внешняя, объективная – совсем другое дело. Она предоставляет лишь знаки для реальности духовной. Потому-то так трудно прорваться в чужую духовную реальность. Но она как-то доходит до нас, наиболее достоверно – через наши страдания. В этом смысле «русский мазохизм» не что иное, как путь постижения духовной реальности другого человека. Без этого нет настоящей любви (любви, а не просто влечения или страсти – вожделения).

* * *

Да, конечно, прошлое, прожитое нами – основа нашего духовного достояния. Оно с нами. Но свернулось, точно свиток, скрутилось тугой спиралью, да так, что кольца его слились – не разлепить! Его – нет, и оно – есть. И нам постоянно нужны свидетельства о нем. Это могут быть письма, которые мы не решаемся сжечь, хотя порой и не отваживаемся перечитывать…

* * *

Проклинаем заведенность нашей жизни. Но в ней – и успокаивающее средство. Тирания повседневности – она же и терапия. Успокоение – в текущих заботах.

* * *

Заповедь самому себе: жить настороже, начеку, постоянно подкарауливая неведомо откуда нисходящие (пролетные?) мысли. Стараться их запомнить, чтобы затем «прикрепить» к бумаге, приковать словом, а то так и пролетят, улетят. И – улетают!..

* * *

Не ссылайся на невезенье. Не вини обстоятельства. Они лишь то, что испытывает тебя. Как кислота – золото. Преодолев их, ты и выявишь себя. Они оценивают тебя, давая возможность показать, на что ты способен.

* * *