In medias res

Борьба с формализмом и другими «измами» была ничем иным, как системой запретов, табу, призванных дисциплинировать основную массу художников, дабы не нарушали «общего строя». Так было легче ими командовать. При этом игнорировалось, что запреты противопоказаны искусству как особому, стимулирующему потенции созидательной свободы, общественному институту.

* * *

Уничтожение (или хотя бы устрашение) другого с целью самоустрашения – вот смысл ритуала заклания жертвы. Это, по сути, магический способ регулирования отношений человека и общества: воздействие на кого-то с тем, чтобы воздействовать и на себя, форма самовнушения. Таким образом, сплочение коллектива основывалось уже не только на давлении извне, со стороны власти, но и на собственной (якобы, свободной) воле, исходящей, якобы, изнутри.

In medias res

…И вот передо мной «Дело» моего деда – Мочалова Ивана Васильевича. Копия. С грифом «Совершенно секретно». И наставлением: «Хранить вечно».

Когда деда арестовали, – ему было уже 60 лет. (Г.р. – 1877; арест – 9 декабря 1937).

Анкетные данные:

Род занятий – инспектор Трансанупра НКПС.

Соц. Происхождение – сын крепостного крестьянина.

Соц. Положение (род занятий и имущественное положение) – а) до революции – на транспорте фельдшером и врачом. б) После революции – тоже.

Образование – высшее. Саратовский Гос. Университет им. Чернышевского.

Партийность (в прошлом и настоящем) – б. член партии эсеров в течение одного-двух месяцев. До революции в 1905 году был арестован за участие в забастовке и сидел 3 месяца.

Служба в Кр. армии – нет.

Служба в Бел. Армии – нет.

Участие в бандах, к-р. организациях и восстаниях – нет.

Сведения об общественно-политической деятельности – нет.

* * *

Протокол Допроса 11 декабря 1937 года (и последующие) подписан (подписаны) Опер. Уполномоченным 6-го Отдела сержантом Госбезопасности Солнцевым. (Видимо, псевдоним?) Поражает невладение следователя русским языком: «В гор. Казане», «Благодаря того, что я в партии эсеров находился всего лишь около 2-х месяцев», «Прекратил настаивать на быстрейший выпуск их (т. е. санпоездов – Л. М. ) с завода». И т. д. Безграмотность, выражающаяся и в расстановке запятых, сплошь и рядом попадающих не на свое место, свидетельствует не только об образовательно-интеллектуальном уровне «судей», но и о той спешке, в которой совершалась вся эта стряпня.

* * *

Обращают на себя внимание словесные штампы, типовые ситуации, которыми изобилуют листы Дела. Читая их, словно бы движешься в заученном танце с хорошо отработанными фигурами. На одной странице (с. 32) подследственный категорически отвергает обвинения и – буквально! – на следующей странице (с.33) признается: «Я лгал следствию. Я действительно боролся с партией большевиков в эти годы (…) Я осознал (…) Теперь я буду говорить правду…» Читать это невыносимо. Представляешь (хотя и не можешь представить!), что остается между строк, за кадром. Чем «добыто» это «осознал». И какова цена такой правды.

Между одним и другим допросом проходит немногим более месяца. Но, очевидно, следователи не сидели без работы. Ясно, что она предшествовала и словам деда: «Я вижу бесполезность дальнейшего запирательства» (с. 10). Не тогда ли, в один из «подготовительных» и не протоколируемых контактов со следователем тот сказал ему: «Да подотрись ты своей Конституцией!»

* * *

Работа – есть работа. И если поначалу возникает «нестыковка», то это лишь означает, что нужна дальнейшая «подгонка».

Из допроса Мухина, начальника деда: «По моим заданиям участники организации Мочалов и Вист проводили вредительскую работу (…) Так, например, для распространения эпидемических заболеваний совершенно не велась борьба с антисанитарным состоянием в рабочих общежитиях, бригадных домах отдыха, вокзалах…»

Из допроса деда: «По заданию Мухина я сорвал оборудование 2-х дезсанпоездов».

Столь очевидные и для неискушенного глаза разночтения в «задании» легко устраняются на очной ставке…

* * *

В одном и том же документе – Приказе Наркома ПС обвиняемым инкриминируется: «бездушно-бюрократическое отношение медперсонала к больным железнодорожникам» и факты «прямых диверсий». Но если чуть задуматься, одно исключает другое. Ибо «издевательства над рабочими», «бездушно-бюрократическое отношение» сразу же выдают злоумышленников. Они засвечиваются! Настоящая диверсионная работа предполагает тщательную маскировку.

* * *

Казенные формулы топорно состряпанного «Дела», стереотипные обороты речи, вроде: «По заданию организации», «В этих целях», «На основании изложенного» (как будто такое основание действительно было!), уж не говоря о сакраментальной формуле Приговора: «Именем Союза Советских, Социалистических Республик» придавали всему «Делу», за таким-то номером, с обильной цифирью статей кодексов, якобы, солидный, законный, более того, якобы, неопровержимо убедительный вид. Ситуация ритуализировалась. А ритуал – слепил, гипнотизировал. Фальсификация занимала место реальности, затягивавшей в свой водоворот и обвиняемых, и судей…

* * *