In the Deep

– Жизнь за человечество, человечество за жизнь – давай опять упражняться, а? Тебе не хочется сделать так, чтобы в твоей жизни произошел какой-то смысл?! Он помолчал, а потом кивнул:

– Хочется. В-выслушаешь? /"Опять заикается. А ведь прекратил было"/. Я кивнула, и он поерзал там, в нескольких километрах.

– Иногда очень хотелось, особенно когда б-бывал в древних системах. Видела снимки с К-кармины?

– Само собой. Планета-памятник, планета-заповедник. Неведомая умирающая цивилизация превратила всю поверхность своего мира в дорогу истории.

Статуи, скульптурные группы, обелиски. Они изобрели лазерную запись, они даже выходили в ближний космос, но на завершающем этапе своего развития технологии были втоптаны в грязь. Потрясающей красоты статуя, вырезанная лазером из туфа, а под ней – осколки магнитных носителей. Такое впечатляет и не отпускает очень долго. Ах, да. А вымерли они от переизбытка генетики.

– Я т-там заблудился. Встречался с клиентом и заблудился. Сидел под статуей и думал: вот отвезу эту п-партию. Потом еще один заказ.

П-потом – еще один. А потом меня не станет. Я невольно улыбнулась: обормот был по-детски непосредствен, а еще

– впечатления от Кармины оказались неимоверно знакомыми.

– И ты задумался, в чем смысл этого всего.

– Д-да. И знаешь что? Если в этой вселенной и может быть какой-то смысл, то он наверняка совершенно д-дурацкий. Например, ты пустила волосатика на ночь п-погреться. Или выкупила ч-чей-то заказ.

– Это мило, конечно, Синдзи. Но это оправдание какого-то минимализма. И Кармина твоя – фигня, на два выстрела сейсмооружием.

Причем тут масштаб? Обормот облизнул губы и тихо рассмеялся.

– И чего ржешь?

– В-во-первых, ты со мной согласилась.

– Это где еще?

– Ты сказала «причем т-тут масштаб». Вот сволочь, я ведь имела в виду, что…

– А во-вторых, т-ты сослалась на «-изм». Я даже не знала, что и сказать. Синдзи, обормот Синдзи, торговец смертью и милый мальчик просто взял – и уделал меня всухую. Осталось только для полноты картины послать его, уколоть его же собственным прошлым и отключить связь.

– Знаешь что, Синдзи…

– Б-боюсь, что знаю. Лучше бы ты п-просто сказала: «я так чувствую». Зря решила подтянуть теорию. Экран погас. Я сидела так – дура-дурой – перебирала в уме все мыслимые и некоторые баронианские ругательства, и было мне офигительно тошно, потому что меня сейчас знатно выволокли. И противно ведь, что он и сам удовольствия не получил, самому не хотелось говорить.

– Все? Я оглянулась. Опираясь на медицинский стек, в дверях рубки стояла Кацураги.

– Все? – переспросила она. – С личным покончено?

– Да, Мисато-сан. Войд-коммандер поизучала меня и медленно повернулась идти прочь:

– Тогда за мной. Пить кофе и изучать план действий. Я оглянулась на черный экран, вспомнила еще пару ругательств для вкуса – и пошла.

*Глава 25*

Вероятностная логика. Жульничество и шулерство, игра с изнанкой, игра с вероятностями по крупной. Меню боевого корабля было скупым и сухим, это вам не user-friendly интерфейсы коммерческих посудин – тут никаких всплывающих подсказок, никаких двойных проверок действия. Так что я пялилась на простую опцию «запретить – разрешить» и думала о вечном. Если вот так вот разобраться, то я – это не совсем уже я. Та Аска, которую я знаю, навсегда осталась стоять на коленях над мертвой Кацураги. А вот я кто? Я лучше самой себя, потому что увидела призрачную угрозу, уклонилась и нанесла удар в ответ. Я – это не совсем я. Круто, черт. Значит, это не я облажалась в споре с Синдзи. Тысячи фальшивых «я» сидели в шулерской опции «дырокола» и издевательски щупали мой едва заживший мозг: /"Выдержишь? По второму-то заходу?"/

– Прекрати. Я оглянулась: Кацураги, занятая до того какими-то своими расчетами, повернула ко мне голову. В глазах у женщины с воем плавилась боль. /"Не приняла-таки обезболивающих»,/ – поняла я.

Фантомные боли из другого варианта реальности – интересно, как это?

– Ты уже минут пять смотришь на меню опций «дырокола». Тебе больше не о чем думать? Что тут скажешь. Даже «виновата» говорить не охота.

– Виновата. Есть о чем. Войд-коммандер потерла переносицу и села ровно.

– Послушай, Аска, просто чтобы ты понимала, что произошло на самом деле. Ограничитель логики – не пусковой ярлычок чуда. Это чистой воды нарушение правил этого мира, кусочек Заката в нашей реальности. Я кивнула вопросительно глядящей на меня Мисато-сан. «Кусочек Заката» – во сказано-то, а?

– Раз это понятно, то идем дальше, – продолжила женщина. Меню и голопанели под ее пальцами спешно сворачивались. Что бы она там ни делала, это что-то закончилось, и, судя по разговорчивости войд-коммандера, закончилось успешно.

– Идем, – согласилась я.

– Как ты видела происходящее изнутри? Снова вопросы. Вопросы-вопросы-вопросы. Черт, я в пыточной.

– Как копии, бледные тени, а потом – как ленту из игральных карт.

– Хорошо, – кивнула Кацураги. – Тебе понравилось то, что ты видела? /"Я не герой»,/ – сразу вспомнилось мне. И молитва на любимом языке моей матери. Черт, черт, черт…

– Нет.