In the Deep

– Доктор Акаги! Мы получили телеметрию! Я открыла глаза. Черт, я способна до сих пор что-то видеть, и это поистине великолепно. Какой-то офицер подал Акаги планшет и почтительно отскочил в сторону, косясь на меня. Нашел чудо зазеркальное, подумала я и с удивлением поняла, что меня еще что-то в этом мире раздражает. Тоже, если разобраться, здорово – в этом сером коридоре, под этими тусклыми-тусклыми лампами. А еще я спокойна, как корабль без запал-карты. Все равно мне все расскажут. Тянулась пауза, тянулись удары сердца, размазанные химией. Кстати, да: это же круто – у меня есть сердце. Ну, или что-то, к чему смогли прицепить водитель ритма.

– Хорошо, – сказала Акаги и подняла взгляд на меня:

– «Сегоки» впустил наши программные модули, прошел проверку. Там некритичные повреждения, щиты до сих пор работают. Вопрос времени.

– В задницу ваши повреждения, – сказала я. – Экипаж?

– Десант не пережил перегрузок. Синдзи Икари стабилен, но самое интересное, что Аянами разобрала себя не полностью.

– Разобрала? Акаги посмотрела на меня и кивнула, ища куда бы деть докуренную сигарету.

– Разобрала. Майя Ибуки очень любила термин «дизассемблирование»,

– чертова доктор загасила окурок пальцами и сунула его в карман халата. – Но Рей не прошла полного процесса.

– И сейчас она…

– Она в коме. Я откинулась в своей каталке. К телу возвращалась боль, и в руку тотчас же что-то тупо толкнуло: кто-то из медиков вколол в меня добавки.

– Редкостный говнюк этот Его Сын, – сообщила я потолку.

– Что ты имеешь в виду, моя родная?

– Ну, вы подумайте, с чего «Сегоки» вдруг впустил ваши программные щупы, но не убрал щиты. Акаги бросила взгляд на планшет и вдруг сорвалась с места. Она бежала среди расступающейся толпы безликих солдат, и я в жизни не видела ничего прекраснее, а потом загремела тревога, толпы не стало.

– Хрень какая-то, – с чувством сказал один санитар другому.

– Не иначе. А с ней-то что делать?

– «Ее» можете и спросить, идиоты, – вздохнула я. Вообще, страшно неохота думать о тревоге, о том, что Синдзи – говнюк, что все так обернулась и вообще – я набор мясной вырезки, наполовину прооперированный, наполовину – слепленный так, чтоб не развалилась.

– Виноват, – сказал первый санитар. – Еще укольчик?

– Себе поставь. За мой счет. Санитары хмыкнули.

– Вас в медотсек, видимо?

– Ну, мне кажется, да. Но вам виднее, – я замолчала: как-то вдруг сообразилось, что я до сих пор не знаю, где нахожусь. Тревога отзвучала, над головой снова мелькали лампы, в животе что-то больно-пребольно дергалось, будто полуоторванное.

– Что это за корабль? Где мы?

– Это «Ясима», госпожа капитан, – откликнулись слева.

– «Ясима»? А где сейчас войд-коммандер Кацураги? В наступившей тишине был только шорох каталки. Мне отчего-то показалось, что невидимые санитары переглянулись.

– Она в медикаментозной коме.

– В коме?

– Э, да. Вообще-то, по логам вашего фрегата, вы ее и ввели в кому. Множественные повреждения брюшины, отсечены обе ноги, черепно-мозговая… Голос санитара уплывал в боль. Ну, здравствуй, мой новый призрак. Голос Кацураги, руководивший мною в Закате. Ее советы, ее образ в командирском кресле – ты не можешь без дырки в голове, госпожа инквизитор Сорью. /"Но я прогрессирую,/ – улыбнулась я. – /Теперь мой внутренний голос//хотя бы//живой"/.

– Черт, но что за тревога-то была?

– А кто его знает. Думаешь, опять не расскажут? Я очень хотела сказать, что тревога была отличнейшая. Что Икари Синдзи снова сбежал, что он подставился, выкачал из имперских лабораторий все данные об Аянами и красиво ушел. Я очень хотела объяснить двоим случайным попутчикам, что все так получилось благодаря кодам высшего допуска, триумфу по случаю завершения миссии и банальному разгильдяйству. Я хотела пообещать, что Кацураги выздоровеет, даст мне фрегат, и я поймаю ублюдка, который решил, что может просто так сбежать от меня. Каждому свое, Аска. Но как же они похожи – сын, ударившийся в вечные бега, и отныне вечно воюющий на своем черном сверхдредноуте канцлер империи людей, бессмертный Его Тень.

*Post****Occasum**^**, или Я могла это видеть*

Наверное, там было темно. Был длиннющий коридор, в котором вместо колонн были статуи. Или не статуи, но что-то такое же, с ногами.

Допустим, просто ноги. Наверное, это какой-то дурацкий символизм, но статуи были видны только до колен, а остальное тонуло в тени.

Пантеон Конструкторов смотрел на своих гостей из глубокого мрака. Я, конечно, натура непоэтичная, но если статую не видно, то это просто дурной вкус и нездоровый пафос: додумайте, мол, сами, какие мы великие. А вот Кацураги мне воображать не надо: Мисато-сан выглядела наверняка как всегда. Опираясь на тяжелый меч в ножнах, как на трость, она шла по коридору. Как она умудряется сохранять такую осанку при больных ногах, я не в курсе. Форма войд-адмирала, неизменный берет, переживший полную колоду флотских нашивок… Впрочем, я увлеклась.

Пока я тут мечтаю о том, чтобы в ее возрасте выглядеть так же, женщина открыла неприметную дверь и ушла между двумя статуями.