in1

правда, уже на той стадии, когда "художественный" юмор стал

заменяться лингвистическим, каламбурным.

Штирлиц шел по улице и никак не мог вспомнить ее

названия. Из окна выпал профессор Плейшнер.

«Блюменштрассе»! — вспомнил Штирлиц;

Плейшнер пятнадцатый раз выбрасывайся из окно. Яд не

действовал;

Штирлиц шел по улице. На деревьях висели почки. Опять

Борман мучает Айсмана, — подумал Штирлиц.

Существует еще одна фигура "черного юмора", о которой до

сих пор не упоминалось в литературе: это так называемый

"концлагерный юмор". Он малочислен, но стабильно существует

до сих пор.

— Дяденька фашист! Почему из этой трубы идет такой

черный дым? — А это потому, мальчик, что твой папа забыл

снять калоши;

— Ну, ребятки, собирайтесь в крематорий! — А кошечку

можно с собой взять? — Возьми, изверг!;

Распорядок дня 8 концлагере. Утром — банный день: первый

барак моется, вторым — топят, третий барак меняется

одеждой с четвертым. Днем — заплыв на сто метров в бассейне

с серной кислотой и игра в футбол на минном поле. Вечером —

дискотека. Пулеметчик Ганс привез новые диски.

Появление "концлагерных анекдотов" нуждается в особом

пояснении. По-видимому, появление этого жанра связано со

специфической реакцией на интенсивное прорабатывание темы

концлагерей в детских (школьных) аудиториях в 1960— 1970-х

годах и позже. Долгие годы после войны эта тема находилась под

негласным запретом. Затем запрет был снят, детская аудитория

узнала об ужасах концлагеря. Именно в школах разучивалась

песня "Бухенвальдский набат", рисующая босхианскую картину

апокалиптического восстания мертвых: "Сотни тысяч заживо

сожженных строятся, строятся в шеренгу, к ряду ряд...".

Поскольку сущность идеологии фашизма перед подростками

не раскрывалась (как, впрочем, и перед взрослыми: все сводилось

к захватническим целям), акцент, естественно, делался на

внешних проявлениях бесчеловечности: на "ужасы", садизм,

изуверство. Это превращало повествования о концлагерях в

какие-то жуткие, иррациональные рассказы, сходные с сюжетами

"страшных историй" ("страшилок"). И так же, как у серьезных

"страшилок" существует смеховой двойник, так, вероятно, и

концлагерная тема, поданная в виде "страшной истории из

прошлого", была переосмыслена в смеховом ключе.

От частушки до анекдота

Обрамлением садистской частушки как самого развитого и

многочисленного жанра являются жанры садистских реплик,

фонореплик и анекдотов.

Жанр реплик, называемый М. Новицкой анекдотом типа

"Замечание ребенку", представлен следующими текстами:

Вовочка, не грызи ногти у папы и вообще отойди от трупа;

Дети, не раскачивайтесь на папе, он не для этого повесился;

Папа, почему наша бабушка бегает зигзагами? — Для кого-

то бабушка, а для кого-то и теща. Подай-ка мне, сынок, лучше

вторую обойму;

Мама, почему наша бабушка такая жесткая? — Дочка, не

капризничай за столом. Кушай, что тебе положено.

Жанр фонореплик, или, по терминологии М. Новицкой,

"анекдоты со звукоподражанием", выглядит следующим образом: Папочка, не включай пилу, я на ней сижу-жу-жу...;

Дяденька, осторожно, здесь ступеньки намылены. —

Ерунда-да-да...;

Папочка, не топи меня в колодце, я буду читать Тараса

Буль-буль-буль...;

Жанр собственно садистских анекдотов малочислен:

Мама поднимается по ступенькам, волоча за ногу

маленького мальчика. Сердобольная старушка, проходя мимо,

сетует: "Что вы делаете?! У него же кепочка свалится!" — "Не

свалится, — отвечает мамаша. — Я ее к голове гвоздями

прибила".

Очень популярны (особенно у детей !) садистские частушки,