Иначе не могу

— Ах, я еще и права не имею! — загремел Фатеев. — Спасибо! — он поклонился всем. — Дожил заведующий промыслом: уже и указания его побоку. — Металл в его хорошо поставленном голосе зазвенел глуше, и он уже спокойнее заключил:

— Будет спорить. Ты, Калинников, завтра же начинай резать. Вот-вот подъедут подшефные. Ты, Галим, займись тридцатой групповой установкой, оботри, покрась, в общем, наведи порядок. Опять иностранцы, нефтяники из Румынии приезжают. Семин на две недели пойдет в бригаду подземников, заболел Фаткуллин.

— Не выйдет, — процедил Анатолий. — У меня лабораторные занятия в институте.

— А-а, занятия вспомнил! А на забаву эту время есть? — Фатеев пнул приготовленную к спуску в траншею трубу.

— Не выйдет, — повторил Анатолий. — Платите сверхурочные — выйду на вахту, — сдерзил он, не обращая внимания на отчаянные подмаргивания Любки.

— Да ты еще и рвач! — с удовлетворением протянул заведующий. — Я помню, у тебя всего один талон по технике безопасности. Чуешь, чем пахнет?

— Сероводородом, — не унимался Анатолий. Он уже закусил удила, — прощай, комната!

— Негоже так. Неправ ты, Петрович! — покачал седой головой Сафин.

…Дина, задержавшаяся на заседании группы по новой технике, решила пройтись. Помахала рукой товарищам, набившимся в «уазик» и начала подниматься на гору. И с вершины заметила мечущийся огонек. «Любкина гвардия», — решила она и прибавила шаг.

Фатеев опередил ее всего на несколько минут. Подойдя к костру, Дина услышала его распоряжения. И вдруг, к собственному удивлению, решила вмешаться в спор. Что ее, в общем-то спокойно отнесшуюся к Любкиной затее, толкнуло на это, она сама бы не смогла объяснить. Может быть, недавние слова Тольки, подслушанные в ресторане? Чушь!

— Здравствуйте! — Все обернулись, не удивившись ее появлению: здесь происходили важные события.

— Я дважды повторять не буду! — отрубил Фатеев. — Точка.

— Нельзя же так, Алексей Петрович, — сразу же подала голос Дина, мгновенно оценив происходящее. — Ребята старались, времени не жалели.

— Я вас не спрашиваю! — вскинулся заведующий. — Не вмешивайтесь не в свое дело!

— Я член комсомольской организации, — спокойно прервала его Дина.

— Вот именно… и поддерживаете… идете на поводу у… — Фатеев запнулся, подыскивая слово.

— Попрошу вас не кричать ни на меня, ни на ребят, — так же ровно и холодно продолжала Дина. — А орать на себя, простите, я никому не позволяю, даже близким людям. Я думаю, — она обратилась к Сафину, — надо просто пойти в горком, к Силантьеву.

Фатеев, круто повернувшись, пошел к машине. Резкий хлопок двери, злорадное подмигивание фар, неодобрительное фырчание мотора…

Силантьев. Петрович, здравствуй. Как жизнь? Качаешь в фонд последнего года семилетки? Слушай, что ты страху нагнал на свою молодежную бригаду? Жалуются.

Фатеев. Разболтались совсем.

Силантьев. Точнее?

Фатеев. Не выполняют моего распоряжения. Подшефные телеграммами закидали, трубы просят. А эти надумали с паршивыми факелами воевать.

Силантьев. Не замечаешь за собой, что толстеть начал?

Фатеев (обиженно). Это к чему? Хотя бы и толстеть. На свиданки не бегать.

Силантьев. Я в другом смысле. Вспомни-ка сорок шестой, субхангуловскую магистраль. Не замечаешь аналогию?

Фатеев. Что было — быльем поросло. Мне трубы нужны, понимаешь? А тут — буря в лоханке. Шум на весь белый свет — факелы. Несерьезно все это…

Силантьев. Ты ребят не зажимай. Молодцы они у тебя. Дело не столько в факеле, сколько в таких, как эта рыженькая — Ромашова, что ли? Я тебя не первый год знаю и никогда не поверю, что такой оборотистый мужик труб не может найти. Чушь! Сознайся уж, что ударился в амбицию: как же, твоего приказа не выполнили. И правильно сделали.

Фатеев. Вот тебе и раз!

Силантьев. Да! На своем, значит, могут стоять. А насчет Ромашовой у меня мысль. В сентябре отчетно-перевыборная конференция комсомола. Чуешь, к чему веду речь?

Фатеев. Все это хорошо, рад, так сказать, за Ромашову. Но ты-то в какое положение меня ставишь? Я должен, значит, уступить молокососам? Да что я, в самом деле, пешка, что ли?

Силантьев. Снова да ладом. Не выносить же этот вопрос на бюро. Не ребячься, Алексей. Тебе достаточно, что советует секретарь горкома? Советует… пока. Понял?

Фатеев. По-онял, как не понять.

Силантьев. Видишь, какой ты догадливый. Ну, будь.

Автобус полупуст и поэтому кажется просторным. Лишь впереди, рядом с шофером, сидит хмельной паренек в ковбойской, с приплюснутыми полями шляпе. В руках сонно позванивает гитара.

Ночь. Трассируют в темноте гирлянды огней на скважинах. Сегодня уложили последний, шестой километр, завтра остается соединиться с компрессорной. Сергей заверил, что все будет в порядке.

Хочется спать и спать. Танзиля посапывает, прижавшись к Любке. Сафин дремлет, уронив белую голову на спинку переднего сиденья. Генка с жаром объясняет что-то невозмутимому Калинникову. Анатолий поворачивается к Любке. Глаза у нее усталые, ласковые. Рыжая прядка застряла в ресницах.

— Парень, одолжи гитару.