Иначе не могу

Пылали вечера, пылали разгоряченные люди… Словно какой-то вихрь подхватил и Генку, и Любку, и Танзилю — всех — и они, сломя голову, бросались после вахты к нетерпеливо подрагивающему газику, переваливались через борт и — пошел. И до самого утра шушукались в одной постели Люба и Танзиля, вспоминая, как Генка пытался отодрать от трубы молоток, который слегка «прихватил» сваркой Анатолий, как Коля Калинников растянулся в луже на дне траншеи, как беззвучно ругался экскаваторщик: жена второпях сунула в узелок сырые яйца.

Эта прекрасная суматоха оттеснила на задний план ссору Любки и Анатолия. Но Любка с удовлетворением начала замечать, что он беспрекословно выполняет все задания Сафина. Бригадир разговаривал с ним, правда, сухо, официально — обида еще не прошла. Больше того, Анатолий таскал для костра валежник, помогал заправлять экскаватор.

В один из вечеров Коля Калинников, помявшись возле ребят, не стал залезать в машину и, виновато отводя глаза, ковырял ботинком землю.

— Ты чего? — взглянул на него Сафин. — Поехали.

— Ребята… — сварщик нахохлился. — Ребята, отпустите. Брат проездом будет, один вечер всего. Я его пять лет не видел…

Все растерянно переглянулись.

— Значит, перекур сегодня, — полуутвердительно сказал Сафин. — Причина, конечно, уважительная.

— Нас и так сроки… Каждый час на счету.

Анатолий толкнул в бок Генку:

— Помоги баллон погрузить.

— Ты что — глухой? Не едет же Колька.

— Помоги, говорю. Я порежу линию.

У Калинникова даже губа отвисла.

— А можешь? Не взорвешься?

— Чего ж тут мудрого? Много раз резал, хотел даже на разряд сдавать. Поехали, нечего трепаться попусту.

— Ой, Толенька, какой ты нынче… энтузиаст! — выпалила Танзиля.

— Слушай, Толька. Давление в редукторе дашь четыре с половиной, труба тонкая, хватит, Разрезай по старому шву. Подведи сопло, погрей хорошо и продувной вентиль…

— Знаю, — нетерпеливо прервал Анатолий. — Не маленький.

Великолепный вечер! Через несколько часов, когда они собрались у костра отдохнуть и перекусить, Любка смотрела на Анатолия через трескучие язычки пламени. И встретилась с его взглядом. Он улыбался по-особенному, как никогда еще — хорошо, ясно и… виновато.

— Что ж ты наделал, фасеточные твои глаза! — Генка по-бабьи всплеснул руками. — Нарушил целесообразность строения ландшафта! Эх ты, инородное тело в человечестве! — В добрых Генкиных глазах было едва ли не отчаяние.

Экскаваторщик сплюнул и вытер рукавом испарину со лба:

— Мне б ваши заботы…

Березка была сломана безнадежно. Та самая тоненькая березка, над которой буквально тряслась бригада Сафина. Она стояла точно посередине небольшой полянки, трепетная, пылающая бирюзовым чистым пламенем листвы. И хотя кругом волновалось березовое море, именно это деревце полюбили добытчики. Наверно, за одинокость, трогательную беззащитность.

И теперь, изувеченная, сломленная, она лежала на земле, начинавшие набухать почки были испачканы глиной.

Особенно сокрушалась Любка, отчитывала и без этого расстроенного экскаваторщика. Настроение у всех было испорчено. Окончили работу в одиннадцать. В автобусе, по пути домой, Любка вполголоса декламировала:

Остановитесь, железные дряни!
Стойте, бездушные, грязные, грозные!
Все на собрание!
Все на собрание
По персональному делу березы.

— Чьи это? — поинтересовалась Танзиля.

— Не помню. Читала где-то… Ой, я прямо по-настоящему расстроилась…

— Любушка, хватит, наверно! Чудим — чудим… Видишь — я совсем ручной. Хоть на руки бери…

— Ручной, как же!..

— Любушка… да не вырывайся, послушай! Не буду больше. Исправлюсь. Хорошим стану. В срок платить взносы. Коллективно ходить в кино. Собирать металлолом. Что хочешь…

— Ох, и беда с тобой!.. Откуда ты на мою голову взялся! Толя, не надо, люди же, дурной!.. Не распускай волосы. Так и есть — заколки потерял…

— Я вам что сказал? — тень от крупной, осанистой фигуры Фатеева метнулась к косогору. Он стоял в кругу костра, широко расставив ноги и засунув руки в широченные карманы плаща. — Я вам что сказал? Сложить трубы, погрузить на машину и везти на базу. А вы что делаете, Сафин? С каких это пор на моем промысле появилась вторая администрация?

«На крик срывается, — отметил Сафин. — Дело плохо». Любка стояла с вызывающе поднятой головой, волосы тяжело круглились под платком. Генка, спрятав за спину недоеденную колбасу, переводил испуганные глаза с Фатеева на ребят. Анатолий, сложив руки на груди, в упор рассматривал заведующего. Коля Калинников же всем своим видом говорил: мое дело маленькое, приказали — я делаю, а дальше разбирайтесь сами.

— Немедленно начинайте разрезать новую линию! Ну!

— Не будем! — пискнула Танзиля и спряталась за Любку. Фатеев по-медвежьи и неуклюже повернулся к ней.

— Вы не имеете права! — срывающимся голосом крикнула Любка. — Решение комсомольской организации!