Иначе не могу

Вот она, картина, которую Сергей представлял себе не однажды, — в настоящем, сейчас. Машина времени, оказывается, существует. Обходя оглядывающихся на него членов бюро, он приблизился к столу. Силантьев встает, сухая рука его жмет и слегка потряхивает руку Сергея. И голос секретаря, исполненный сдержанной теплоты, звучит у самого лица.

— Поздравляю, товарищ Старцев. Вы теперь кандидат в члены КПСС.

Какая длинная лестница! Сергей добросовестно ставит ноги на каждую ступеньку, гладит темно-коричневого цвета перила, на секунду задерживается у макета скважины, установленного прямо в вестибюле горкома. Необычайная легкость в движениях — хоть перепрыгивай высокий бетонный барьер перед входом. Свое состояние он почему-то сравнил с состоянием хоккеиста, который тренируется со свинцовыми веригами на поясе, а на игру выходит легкий и быстрый, как птица.

«Я — в отпуске. Собственно, при чем здесь отпуск? Как же говорил Азаматов? «Я верю в Старцева. Лучше иногда ошибаться, чем всю жизнь сидеть под защитой параграфов». Через три дня уезжаю в Болгарию. Вот фантазия! «Сергей Ильич заставил меня поверить в него, доказал. Я, видавший виды инженер, удивился тому, как планомерно и продуманно, ладно, что ли, его бригада ремонтирует скважины. И они работают, да еще как. Я рад, что именно в не очень легкие для него дни Старцев подал заявление в партию. Рад, что члены бюро оценили этот факт по достоинству. Думаю, что «за» товарища Фатеева — искренно. Хотелось бы верить в это».

Любка с великим трудом заставила себя хранить гордое молчание в течение целой недели. До чего трудно ходить с надменным видом, когда Толькины глаза ищут твоего взгляда, рука ожесточенно теребит волосы, вдребезги разрушая идеальный пробор, и без конца гаснет сигарета. Ох, действительно, покой ей только снится!

Анатолий попал в милицию.

— Да трезвый я был, как муха! — клялся он на комитете комсомола. — Ну, позвоните, позвоните в милицию. Нечего мне дебош пришивать. Дал по морде — пардон! — по физиономии одному щипачу, а паники на весь белый свет. Все равно вам не докажешь! Да, я первый ему врезал, жалко, что не как следует. Хамов учить надо… — и, заметив усмешечки на губах присутствующих, замолчал.

— А что бы ты на моем месте сделала? — горячо говорил он Любке, шагавшей рядом с каменным лицом, даже глаза, казалось, посветлели от негодования. — Стоит, тянет на меня. Молчу, не хочу нарушать общественный порядок. Пьяный, с ним человек пять. Спросил закурить — дал. Для дружка — дал. Для третьего — дал. Для четвертого… Говорю: бог пошлет, я не фабрика имени Урицкого. Продолжает катить бочку. Не реагирую. Пообещал из меня паштет сделать. Говорю: не мешай размышлять о жизни на далеких планетах, а то пачку схватишь. Любка, ей-богу, я бы повернулся и ушел. Да тут как раз соседка по старой квартире, пожилая такая, с мужем. Этот фраер плюнул и попал ей на платье. Не стерпел, говорю: извинись, обезьяна, иначе рожей вытрешь. Заржал и пальцем на меня показывает. У меня как раз труба под мышкой. Он… растянулся, в общем, тут же. Дружки на меня. И пошло. Красно-синяя машина. Толпа, возгласы и прочие массовые сцены. Люба?

— Ну, что?

— Я неправ, да?

— До свиданья. Хоть бы синяк припудрил. Не подходи ко мне, слышишь?

— Я сегодня напьюсь, — мрачно пообещал Анатолий. — В состоянии опьянения учиню драку. Посадят меня на пятнадцать суток. Постригут. Буду подметать тротуары. А рядом воткнут щит с надписью «не проходите мимо…»

— Я тебе напьюсь! — вскинулась Любка. — Я… я не знаю, что с тобой сделаю!

— Лю-убушка! — протяжно и очень нежно сказал Анатолий. — Ну, разве не видишь, что я прямо на глазах перевоспитываюсь?

…Галим Сафин говорил уже с трудом. Но самое страшное было в том, что он улыбался. От этой улыбки охватывал озноб — настолько осмысленной и ясной она была. Сафин не мог повернуть головы — она глубоко ушла в подушку. Он переводил взгляд с одного на другого, и все боялись встретить этот взгляд.

— Это хорошо, что вы все вместе. — Голос Сафина был ровен и звучен, и если бы не исходил от неподвижно распластавшегося на белом ложе седоголового человека, можно было подумать, что он принадлежит молодому, полному сил мужчине. — Подвел вас Сафин. Аккумулятор израсходовался. Настя, не плачь, говорю. Чего ты отпеваешь раньше времени? Сергей, я тебя… не узнаю. Где это видано, чтобы Старцев небритый был?

…Сафина нашли прямо у скважины. Он лежал навзничь, в отброшенной руке намертво зажата масленка: собирался смазать насосы откачки. Вначале наткнувшийся на него оператор ничего не понял и даже присел рядом, приговаривая: «Дай-кось отдохну тоже. Ноги гудят». И только через минуту заметил две отчетливые светлые дорожки, пробежавшие от глаз Сафина к вискам. Вскочил: «Ты что, Галим Ибрагимович? Что случилось-то?» И растерянно затоптался рядом. «Володя, меня, кажется, того… паралич. Себя не чувствую. Бестелесный какой-то. Беги на участок, пусть дежурку пригонят. Насте скажи. Да не звони особенно, понял?» Оператору стало страшно. Он помчался по поляне, не разбирая дороги, на ходу зачем-то снимая тужурку.