Иначе не могу

Молчанов болтал без умолку. С неподдельным удовольствием пил и ел, размахивая вилкой и не обращая ни на кого внимания. Обиженно заявил, что Андрея вообще знать не желает, поскольку тот даже не сообщил о предстоящей свадьбе. И Сергею в этот миг показалось, что в живых и все понимающих глазах Стаса мелькнуло что-то, похожее на грусть. Узнав о смерти Сафина, Станислав замер и долго стирал несуществующее пятно на скатерти.

— …Человеку никогда не надо возвращаться, Стас. Это плохо, это сулит неудачу. Не надо тащить к себе прошлое. Сколько раз я пытался отгородиться от всего, что было у нас с ней в прошлом. Все-таки я, наверно, не любил ее. Но почему все же забыть не могу? Или оттого, что получил первый урок непостоянства лучшей половины человечества? — Сергей усмехнулся. — Помнишь секретаршу Азаматова, Надю? Красивая такая? Мне… нужно было чье-то тепло. Чтобы и чья-то голова лежала на плече. Так вот. Мы с ней сейчас расстались. Она с самого начала прочла меня своим каким-то звериным чутьем. И поняла, ничего не требовала взамен. Может быть, это так и тянулось бы, вошло в какую-то определенную колею. Но появилась Ирина. Инвалид, паралич ног. Врать Наде я не мог больше… Все, все. Не надо слов.

И тут же продолжал:

— Не знаю, Стас, как быть теперь. Не хочу ее унижать жалостью. Она уверена, что я тверд, что давно выбрал жесткий, надежный курс в жизни. Если бы так! А я робею перед слабой девчонкой, как школьник. Если бы она смогла выбежать, распахнуть калитку, если бы это зависело от меня…

— Сергей, мне кажется, что Римма — наваждение. Пусть я прямолинейно рассуждаю, чисто по-бытовому, но ты и Тагирова — что огурец с лаптем. Тут, по-моему, чистейшая психологическая несовместимость. Что ты на это скажешь? Послушай, а вдруг Ирина — единственный и главный выигрыш у судьбы?

— Ох, не знаю. Замнем лучше.

— Да… — Станислав вдруг остро взглянул ему в лицо. — Значит, Болгария? Тебе виднее, конечно. Отдохнешь, позагораешь. А Ирина на каком курорте, говоришь?

До отъезда группы оставалось еще два дня. Сергей устроился в гостинице, одел легкую льняную рубаху навыпуск, купил удачно подвернувшиеся в сувенирном киоске узкие, плотно прилегающие к лицу темные очки и вышел на центральную улицу. И с особенной остротой почувствовал, что стосковался по этому городу, городу своей студенческой юности. Топот грузных трамваев, шорох асфальта под тысячами подошв, гомон очередей у киосков и сатураторных — от всего этого он, оказывается, основательно отвык в своем тихом, чуть дремотном городе. Зашел в нефтяное объединение, встретился с ребятами-однокурсниками, с шумом отметили встречу в «Колосе». Но все это словно проскальзывало мимо сердца: так, на несколько часов защемило что-то внутри; он отчетливо увидел, насколько изменились хлопцы, как обкатала их жизнь. И ему внезапно стало скучно.

С отъездом Станислава в командировку Сергей с удивлением, даже с каким-то испугом почувствовал, что мысли о Римме, не дававшие покоя последние годы, вдруг перестали его тревожить. Вспомнилась Римма в связи лишь с чисто внешними приметами, встречавшимися в пути во время бесцельного шатания по городу. А ведь она тут — стоит поднять трубку… Тысячу раз крашеная скамейка в сквере Аксакова, вторая от входа направо колонна театра, где они целовались средь бела дня, беседка над рекой, где он чинил ей босоножку… Но острого, до озноба, желания видеть ее не было. Не стало — и все.

Сергей зашел в Лунный парк, сел в дальнюю, спрятавшуюся в густой купе сирени беседку, куда не доносился шум пивной.

Что случилось? Усилием воли, сосредоточившись до предела, он вспоминал Римму — ее глаза, волосы, запах чистой смуглой кожи. Походку — быструю, четкую, независимо поднятую голову… Воображение сменилось холодным, будто выполненным фломастером, плоским рисунком. Он встал, еще полностью не осознавая того, что прошлого больше нет. Неужели разговор со Стасом стал для него последней, зыбкой, уже не связующей нитью со всем, что относится к Римме? Разве так бывает?

Он еще не понимал, что в его жизнь вошло такое, что человеку, может быть, один раз выпадает в судьбе. Что он уже давным-давно, сам того не зная, отрешился от ненужного, путавшего его по рукам и ногам прошлого. Давным-давно, всего полтора-два месяца назад, когда девушка-подросток с зелеными глазами, с чуть опущенными уголками губ безмолвно призналась ему.

Открытие ошеломило его. Он вышел на тенистую аллею, прислонился к дереву, достал сигарету и с удивлением отметил, что она не подчиняется пальцам. С трудом прикурил от прыгающей спички. Двое парней, проходившие мимо, ухмыльнулись: «Со вчерашнего баянишь, дядя?»

В парке было тихо. Август уже незаметно подкрался к деревьям — на нижних ветвях листья были тронуты легкой желтизной. Над головой с шумом вспорхнула какая-то птица. Сергей стал рассеянно наблюдать за парочкой, беседовавшей неподалеку.