Иная судьба. Книга II

Ничего удивительного, что сейчас он дрогнул. И, запершись в кабинете, отгородившись от всего света, битый час рвал и метал, предаваясь отчаянью. А потом, когда приступ страха миновал, потерял ещё час на продумывание отступления, о котором, к своему глубокому сожалению, раньше и не мыслил. Вот она, гордыня: почувствовал себя неуязвимым, старый дурак, расслабился… Нужно было сразу, лишь обнаружился побег вертихвостки, отозвать Диану и магов, дать страстям утихнуть, самим залечь на дно и тогда уже…

Поздно. Слишком поздно.

Оставалось лишь тупо глядеть в мельтешение тёмных силуэтов домов, деревьев по обочинам дороги, следить за Луной, медленно всплывающей на горизонте… и ждать. Ждать утра, а, значит, и конца пути.

* * *

Ось не выдержала под утро, когда до цели пути оставалось не более получаса езды: проехать небольшой лесок, а там уже, по словам заспанного хозяина постоялого двора, будут виноградники Россильоне, и до поместья рукой подать. Одуревший от бессонной ночи бритт уже натягивал на себя постную мину просителя, заблудившегося доброго толстого дядюшки, которого невозможно не приютить. Но додумать прочувственную речь не успел. Негромкое «Крак!» раздалось, казалось, прямо под его обширным седалищем, и тотчас пол экипажа как-то странно просел.

— Got Damn! — смачно выплюнул бритт и кое-как выбрался из завалившегося на бок возка. Осоловевший от усталости кучер лишь таращился на поломку и разводил руками. Дело было ясное. Колесо наехало на бугор, возок встряхнуло, а так как седок и впрямь не отличался худозадостью — ось не выдержала. А сам Бруно не виноват, и ничего поделать не сможет: он кучер, а не плотник и не кузнец!

Оставалось только ждать подмоги откуда-нибудь поблизости.

Посол даже крякнул от досады. Но! Привыкший во всё искать выгоду, он и тут сообразил, как извлечь пользу из досадной задержки. Да ведь это прекрасный повод — ввалиться в нужный ему дом и не постесняться всех поставить на ноги, да ещё и принять себя с комфортом. Помощь путешествующему богатому господину — что может быть естественнее?

Он даже подобрел.

— Ступай, — приказал беззлобно вознице, уже готовившемуся принять на свою голову все кары небесные и посольские. — Ступай, и п’гиведи сюда тех доб’гых людей, что живут неподалёку в усадьбе. Скажи, что господин щед’го ‘гасплатится, и лично п’гиедет вы’газить свою благода’гность. Ступай-ступай, Б’гуно да не заде’гживайся, а чтобы тебе быст’гее обе’гнуться — вып’гяги одну лошадь и езжай на ней.

— Хозяин ещё никогда не был так щедр, — удивлённо пробормотал оловянноглазый. — Бруно примчится с помощью, как ветер. А как же вы один, хозяин? Хоть оно и жильё неподалёку, а всё ж лес, вдруг волк, медведь…

— Отсижусь в ка’гете, — махнул рукой бритт. — Давай, дубина, пото’гопись!

Церемониться со слугами он считал излишней роскошью.

Первых четверть часа после отъезда Бруно он и впрямь скоротал в возке, надеясь подремать в ожидании помощи. Потом вдруг его взяла досада. Отчего он сам не поехал? Конечно, не дело знатному лорду, принимаемому при дворах двух королевств, просить за себя, кланяться; но нынешнее положение дел таково, что от поклона у него спина не переломилась бы. А теперь вот приходится ждать… Сердито пнул носком башмака дверцу, и та распахнулась. Пройтись, что ли? Заодно по естественной надобности отлучиться…

Свежее утро неожиданно поразило его прозрачным воздухом, пением птиц и долгими шуршащими перекатами ветра в кронах. В условиях такой идиллии облегчаться у колёс кареты показалось неэстетичным, и Гордон, расстёгивая на ходу штаны, сошёл с накатанной дороги в лес, шагов на десять, не больше, повинуясь инстинкту, который заставляет любого разумного и уважающего себя человека делать некоторые делишки в уединении. Мало ли кому вздумается проехать мимо — и застать его со спущенными панталонами! Фи, конфуз… Хоть время и раннее, но всё может быть. Если ему вздумалось ехать об эту пору — могли и ещё найтись охотники до утренних прогулок.

У Джорджа Вильяма не было раньше привычки ходить по лесам; не удивительно, что вылазка давалась ему нелегко. Ветви деревьев то и дело норовили сорвать шляпу и парик, через тонкие чулки больно кололся хворост, а ноги, вернее сказать — туфли на каблуках — так и выворачивало в разные стороны, стоило лишь наступить на скрытый под прошлогодней листвой сучок. Пыхтя и негодуя на собственную неуклюжесть, посол кое-как управился со своими делами и повернул назад. И ведь что интересно — внимательно смотрел под ноги, когда вдруг наступил на очередной сук…

…и земля разверзлась у него под ногами.

Яма-то сама по себе была невысока, и упал он в неё плашмя, на брюхо, смягчившее удар. Впрочем, он сперва не испугался, а лишь растерялся, как это часто бывает при досадной случайности. А вот раздавшееся со всех сторон шипение… заставило его похолодеть от ужаса.

Что-то длинное, живое, скользкое затрепыхалось у него под животом, под горлом, под ладонями, которые он инстинктивно выставил при падении и теперь упирался ими… Не совсем в землю.