Иная судьба. Книга II

«Тут ведь ещё один интересный момент, милая. Тебе нужна подруга, или хотя бы собеседница, причём, из посторонних, ничего о тебе не знающих. Совсем скоро тебе выходить в свет, пусть нечасто и ненадолго. Не бойся, голубка, я тебя не оставлю ни на минуту. Но ты будешь на виду у всех, и жаждущих перекинуться с тобой словечком окажется немало. Надо учиться общаться, и не просто с другими людьми из иных сословий — с подданными. Понимаешь? Начни с этой девушки. Она по возрасту лишь ненамного старше тебя, и вы в какой-то мере схожи: обе из разных миров, и немало перенёсшие. Не думаю, чтобы она слишком часто выходила из мужниного дома, ей, наверное, и сейчас многое в Галлии в диковинку. Поэтому, если у тебя и будут какие-то промахи в поведении — она этого не заметит. А ты от этой Фатимы можешь кое-чему научиться, ты девочка наблюдательная, умница…»

Вроде бы Марта и помнила, что Фотина-Фатима — п о д д а н н а я, но когда увидела, как та знакомо ёжится под своим богатым платьем — будто шов чувствительно задевал рубец на поротой спине — растеряла всё ранее заготовленное величие и серьёзность. Лишь всплеснула руками — и кинулась к молоденькому докторусу, который уже держал наготове баночку с пахучей мазью. Этой самой мазью они с Доротеей сами обработали раны бедняжки Фатимы, очень уж воспалённые к тому времени. А бедняжка доктор посматривал издалека и только давал советы. Почему Поль бедняжка? (Марта даже мысленно отчего-то не могла назвать юного медика «господином», вот просто Поль, и всё тут.) Да потому, что морщился страдальчески, будто самому спину жгло, и всё цедил сквозь зубы: «Пропустили левый бок, ближе к пояснице, там ещё кровоподтёк, смажьте… Ягодица левая, рубец на рубце, в перехлёстье язвочка…» Может, и в самом деле жгло. Вдруг это из тех кудесников, что на себя чужую боль могут перенять? Говорят, раньше такие были, правда, сейчас подобных целителей почти не осталось.

Ох, как много хотелось Марте рассказать старому дракону, как много…

И что Фатима оказалась такой чудесной… Даром, что в шелках, а под шелками — такая же простая и застенчивая, как некоторые Мартины деревенские подружки. И глаза в пол опускает, особенно при мужчинах, но не от робости, а просто потому, что так положено, по их восточному э т и к е т у. И Гайярд ей понравился — «прекрасней, чем дворец самого Великого Султана», вот как! И с прислугой она добра — Берта и Герда уже нащебетали — и Маркиз к ней благосклонен оказался, а уж этот котик к плохому человеку не подойдёт. Проспал у неё в ногах всю ночь, а с утра Фатима встала почти здоровёхонька — конечно, не только кот помог, а в первую очередь микстуры, которыми отпаивал османочку чудо-лекарь, замечательные душистые микстуры, от них вся спальня пропахла цветущим лугом. Ай да лекарь…

Нет, не лекарь, правильно называть его — докторус. Вечером, когда Жиль устроил торжественный, но небольшой, в Малой столовой, обед, специально, как Марта поняла, для неё, чтобы она привыкала к о б щ е с т в у — доктор Поль не спускал глаз с её Жильберта, как восторженная девица с заезжего богача-сеньора. Марте даже смешно стало. Пока, наконец, его светлость не поинтересовался, умело скрывая раздражение: чем это его особа так заинтересовала господина Вайсмана? Тот, бедняга, заалел до самых ушей, глаза опустил, не хуже Фотины, и признался, что всё смотрит на дядюшкино искусство. Марта сперва не поняла, а Жиль усмехнулся, сразу подобрев: да, мол, надо отдать должное, лицо мне мэтр Парре восстановил по кусочкам. Только одна деталь ему не поддалась, но это уже дело прошлое… И нежно так взглянул на Марту. А у той так сердечно и скакнуло от его взгляда. Хоть и не поняла, при чём здесь она. Полюбила-то она Жильберта вместе с его шрамом, как есть, он её не пугал ничуть, а вот почему исчез так быстро — непонятно… Выходит, молоденький доктор Поль и впрямь из этих, самых искусных целителей, если у него в родстве сам знаменитый Парре? О, Марта уже знает, кто это, и ей не пришлось расспрашивать ни тётушку Дори, ни хмурого величавого секретаря Максимилиана, а всего лишь посекретничать со своими горничными — и услышать о приезжих много интересного. Ничего удивительного. Там — кум лакея, тут — сват служанки, здесь — садовник, где-то ещё скромница-кастелянша… Да и те, кто господ в дороге сопровождают, с визитами, не глухие и не слепые. Это при посторонних слугах и господах им болтать не велено, а среди своих-то, в людской — как не поделиться? И уж будьте уверены, всё-всё — правда, ибо от людей, которые перетряхивают постели, да после просушки господских камзолов аккуратно складывают в хозяйские карманы вытащенные монетки, все до единой, как и было, да имеют такую вострую память, что, смахивая пыль с каминных полок, безделушки поставят точь в точь, как и стояли — от таких людей трудно что-то утаить.