Иная судьба. Книга II

— Я совершенная неумёха. — Марта заломила руки. — Мне бы хоть к подружкам прислушиваться, когда они парней своих расхваливали и чем с ними занимались, а я — всё уши затыкала, стыдно было… Что же мне теперь делать? Говорят, каждая матушка дочку перед свадьбой уму-разуму учит, а меня поучить было некому. Не стану же я, в самом деле, к тётушке Дори с этим приставать, да она уже и старая… Ой!

Марта испуганно прикрыла рот ладошкой и даже оглянулась, словно забоялась — не услышит ли Доротея? Ящер хмыкнул.

«Как ты думаешшшь, сссколько лет Жильберту? И сссколько — твоей компаньонке? Держу пари, они почти ровесссники… Хоть я и знаю её лишь по твоим рассказам, но, ссскорее всссего — она не ханжа и не сссвятоша, а обычная женщина, в расцвете лет, ещё не чуждая радоссстям жизни. Присссмотрись — и со временем поймёшь, можно ли с ней говорить о некоторых подробноссстях… Но вот что могу посоветовать касссательно тебя: в поссстели доверяй в первую очередь себе самой, своим ощущениям. Целомудренность — не помеха чувссственности. Твоё тело — ещё нераскрывшийссся бутончик, который со временем оформится в прелессстный цветок, стоит лишь ему помочь. Есссли тебе хочется зассстонать от удовольссствия — почему бы и нет? Это будет приятно и тебе, и супругу».

— И он не будет думать обо мне плохо?

«Напротив. А вот есссли жена не отвечает на ласки, холодна, лежит бревном — муж рано или поззздно может решить, будто с ним что-то не так, и подумает: неужели я не в состоянии доставить женщине удовольссствие? О, сомнения такого рода очень опасны, ибо тогда мужчина попробует самоутверждаться на стороне».

— Само… что? — в ужасе ахнула Марта.

Ящер едва сдержался, чтобы не расхохотаться.

«Это не то, что ты подумала. Я хотел сссказать, что, не найдя отклика своей мужественности в жене, супруг возжелает проверить сссвои силы на другой женщине».

Марта широко открыла глаза.

— На лю… любовнице, да?

«Не обясссзательно. Любовница требует затрат, галантного и долгого ухаживания… Есть, конечно, охотники до подобных игрищ, но большинство предпочитает пойти более лёгким путём. Ты, должно быть, слыхала, что в каждом городе есть специальные дома с особыми женщинами, с которыми любой, имеющий несколько монет в кармане, может удовлетворить все свои запросссы. И докажет, что он настоящий самец».

— О-о… Но ведь это же… обман! За деньги-то… — Девушка насупилась. — Постойте. Погодите-ка… Нет, мой Жиль ни за что не пойдёт к блудницам! Он не такой!

Дракон снова подавился смехом.

«Он у тебя сссовершенно особенный, детка. Я уверен: он будет страдать молча, обвиняя во всём себя и щадя твою невинность. Посему — не пускай такое важное дело, как сссупружеское счастье, на самотёк. Прислушивайся, как я уже сссказал, и к сссвоим желаниям, и к его, не ссстесняйся с ним говорить о самом сокровенном, от том, что тебе нравится или не нравится, ссспроси, чего он сам хотел бы… Да-да, увидишь, он обрадуется, как мальчишка! Я уверен — у вас всё сложится как нельсссзя лучше. К тому же…» Он подмигнул. «Практика — это одно, но неплохо ещё вооружиться и теорией. Есть некоторые книжки…»

— Да вы что? Неужели об э т о м можно писать?

«И весьма искусссно, я бы сказал… Отыщи-ка ты в библиотеке сочинение некоего Бокаччивелли… Запомнила? Бокачивелли, а называется «Октамерон». Прелессстная, скажу тебе, книжечка, с исссториями занимательными, и пикантными, и печальными иногда, но она откроет тебе окно в новый, сссовершенно неизвестный ранее мир. И не ссстесняйся прятать её под подушкой. Идеально будет, есссли вы начнёте читать вмесссте».

Марта краснела, бледнела, смущалась, а иногда и откровенно хохотала, а старый дракон всё нашёптывал и нашёптывал ей новые имена и названия. Упоминались и сказки некоей мудрой султанши с далёкого Востока, и книга с картинками из ещё более далёкого Хиндустана, и изысканные гравюры мастеров из Страны Восходящего Солнца, и сборники чудесных виршей иранского мудреца и звездочёта…

Шелестели и пересмеивались кронами старые буки и вязы. И лиственные щеки их рдели в закатном солнце, словно от смущения и неловкости, за себя, за подслушиваемые нескромные разговоры, за весь род людской, который живёт себе — и никак не разберётся, что тут греховно, а что — просто и естественно, как сама жизнь.

* * *

Иногда герцог д’Эстре напоминал Доротее громадного кота — этакого черногривого льва, грозно рычащего и гневно фыркающего. Его секретарь, Максимилиан Фуке, отчего-то сразу увиделся ей ястребом. Хищной опасной птицей, только волею обстоятельств смирившейся с колпачком, полагающимся воспитанным с молодых перьев ручным соколам, но никак не вольным охотникам. Возможно, тех, кто давно общался с господином секретарём, вводили в заблуждение его привычные педантизм, сухость и бесстрастие. Всякий раз, стоило Доре заговорить об этом человеке с окружающими, попытаться навести справки, как ей немедленно слово в слово повторяли: Сухарь. Дотошен до фанатизма. Книжник. Предан герцогу как пёс. Всё знает. Знает всех.

Не более.