— Кушайте. — Король заботливо плюхнул на Мартину тарелку добрый ломоть сочной буженины, рдеющей на разрезе звёздочками морковки и раздавленной брусники, коими был нашпигован. — А что, моя дорогая племянница…
— Да, сир? — едва выговорила Марта. Было божественно вкусно, особенно с белым соусом с солёными огурчиками. И, наконец-то, без надоевшего инжира!
— Марта, мы же договорились — без официоза…
— Не выйдет. У нас о-фи-ци-аль-ный вечер. Разве не так? Вот завтра утром за завтраком я назову вас «Господин Анри», и это будет правильно. Но, знаете, что я вам скажу? — Она едва удержалась, чтобы не слизнуть каплю соуса, случайно упавшую на палец, и поторопилась найти салфетку. — О чём вы хотели спросить?
— Я хотел бы извиниться, — неожиданно серьёзно ответил король.
Марта замерла. Осторожно отложила вилочку с нанизанным кусочком мяса, покосилась — жуть как хотелось укусить! — но мужественно продолжила:
— Это за что же?
— Мне не даёт покоя то, как легко я вас отправил к дю Гару. Вернее, это остальным казалось, что легко, а меня всего раздирало на части. Но я не мог…
Обеспокоенный его повышенным тоном, Жильберт обернулся к ним. Король успокаивающе качнул головой: мол, всё в порядке.
— Не мог упустить Мастера, поймите… И вот уже который день корю себя за то, что не смог через себя перешагнуть. Нельзя было вами рисковать. Смотрю на вас, такую воздушную, хрупкую, светящуюся от счастья — и сам себе мерзок…
Улыбнувшись, Марта накрыла маленькой ладонью его мощный кулак, оказывается, стиснутый от напряжения.
— Вы вели себя, как король, я — как герцогиня, — просто сказала она. — И дело, в общем, было не в похищении тётушки Доротеи, а в том, кто в стране и в провинции главный. Правда?
Генрих поспешно осушил кубок.
— Вы поразительны, дитя моё… Так и есть. В двух словах объяснили то, о чём я собирался говорить не менее, чем полчаса…
— Ну, значит, и не будем продолжать. — Марта кивнула лакею, и тот с готовностью наполнил опустевший королевский кубок. — Мы на празднике, сир. Извольте веселиться.
— Я веселюсь… — Государь судорожно вздохнул. — Моя прекрасная маленькая герцогиня, если бы я всё же мог как-то загладить, искупить… В моей сокровищнице хранится бесценная диадема, принадлежащая самой Анне Первой, королеве, приехавшей к нам из далёкого княжества Киевского. Не откажитесь…
Марта сердито затрясла головой.
— Да вы что, сир! — зашептала, а у самой от возмущения побелели милые конопушки на носике. — Это, ежели за каждый придуманный промах так расплачиваться — никакой казны не хватит! Вот лучше… — Она задумалось, и вдруг личико её просияло. — А помогите мне лучше разобраться с иск… эскпедицией, а то я никак не могу понять, дурят нас с Жильбертом или нет…
…Старик Гийом наблюдал за ними издалека, от входа в столовую, и ласково кивал собственным мыслям.
Думал ли он всего каких-то пару месяцев назад, когда его светлость привёз в Гайярд опостылевшую всем беглую супругу, что всё сложится именно так? Что эта, оказывается, совершенно другая герцогиня, без единого выстрела, действуя лишь улыбкой, добротой и лаской, завоюет весь Гайярд? Вот она, Судьба-то…
Управляющий вздохнул и обеспокоенно завертел головой, будто в поисках кого-то. Да что с ним такое творится вот уже полдня? Будто кто-то явился и наблюдает за ним, совсем рядом, и ощущение так явственно, так знакомо… Конечно, этого не может быть. Но всё же…
Сердце старого Франсуа неистово забилось.
Только сейчас он понял, ч т о напоминает ему это чувство, которое приходилось испытывать как-то давно. Казалось, прошлое умерло. Но вот — проснулось, ожило шестое чувство, и взыграло так ярко… Вот-вот он сойдёт с ума, если не сделает того, что обязан сделать.
И пусть его объявят сумасшедшим, и пусть выгонят на все четыре стороны, но он обязан, обязан выполнить свой долг!
Непослушными от напряжения пальцами покрепче перехватил древко парадного посоха, верой и правдой служащего первым мажордомам, а затем и дворецким Гайярда.
И ударил в пол.
Говор голосов за столами начал утихать.
Дворецкий ударил сызнова. И, тихо ужасаясь тому, что делает — замахнулся в третий раз.
Он добился своего. Теперь все гости повернули в его сторону головы. Бог мой, сколько недоумевающих взглядов! Что он делает? Как он будет объясняться? И лишь двое… нет, трое смотрели на него с каким-то скрытым удовлетворением. А хозяин — даже с гордостью. Прикрыв глаза — неужели одобрительно? — Жильберт д’Эстре кивнул верному управляющему. «Ты всё делаешь правильно, дружище Франсуа».
И в это же время за дверьми отчётливо послышались шаги. Приближался запоздавший гость.
Нет, вот так: Гость!
Задыхаясь от волнения, машинально оттерев пот, льющийся со лба в глаза, пышной манжетой, Франсуа Гийом, дворецкий в седьмом поколении, расправил плечи, выпрямил переставшую ныть спину и зычно — откуда только силы взялись? — провозгласил, как, бывало, во времена своей молодости:
— Его светлость Ар-р-рман Жан дю Плесси де Фуа, повелитель Галлии и Аквитании, Ломбардии и Бургундии, седьмой герцог Эстрейский!
И стукнул жезлом ещё раз, словно вбивая сказанное в голову каждому.