Иная судьба

Тихий смех — будто шорох вязких приливных волн. Повелительный жест Стикс на прощание — к остающимся. Слышали? Вам быть вестниками на Олимпе и в подземном мире. Скажите это богам и чудовищам.

Скажите им, что настало время сжинать плоды. И саженцы матери-Геи становятся — от земли до неба, во весь рост. И изогнутое лезвие страшного меча — клинка Времени — нависает над миром, над Ананкой, надо всем и вся. Готовое остановить войну.

А горстка безумцев жаждет войну развязать.

Слышите, вы?! Гипнос, и Дионис, и бледный Гермес? Скажите олимпийцам. Богам. Подземным. Что час пришел, и боги не воюют в обороне. Что пять… уже шесть безумцев собираются одолеть Гигантов своими силами.

Чтобы не дать седьмому безумцу сделать последнюю глупость.

Скажите им: бог смерти, который переломил свой клинок, зовет вас взяться за оружие.

И сразиться за то, чтобы в этом мире осталась Судьба.

Дрянная и лживая. С призрачной иллюзией выбора. Но хоть какая-то — Судьба.

Сражаться не на Олимпе, в обороне. В пепле, на Флеграх — против саженцев матушки Геи, бок о бок с бывшим чудовищем, бывшей богиней, бывшей мудростью, бывшим богом войны и бывшим кифаредом.

Скажите им, чтобы решали. Только пусть не вопрошают Ананку.

Потому что она молчит сейчас там, у всех за плечами.

Потому что сама не знает — есть ли у нее в свитке такие строки.

* * *

Спины и плечи бывают разные — Судьба об этом знает лучше других. Есть такие — на них врата Тартара положить можно: выдержат, устоят. Есть — хилые: только черкнет дочь-Мойра крохотное испытание — уже и согнулись. Есть спины гибкие — нипочем не скажешь, что выдержат: гнутся, гнутся… Ан нет, опять распрямляются!

За некоторыми хорошо прятаться.

За некоторыми спинами с опаской становится даже Ананка-Судьба.

Вползает тихо, на цыпочках — вдруг услышит? Вроде бы, и спина не особенно страшная: гордая, прямая с женскими трогательными лопатками. И плечи — покатые, изящные, по ним кудри цвета меди разбросались.

А только вот…

Не каждый обладатель спины заявляет: я хочу убить Ананку. Не к каждому приходит Прометей Провидящий. Не каждого ведет за собой долгими, тайными тропами и проходами — сперва божественными, потом на колеснице. Ведет, жмуря голубые глаза, будто отмахиваясь от провидения, которое так и норовит влезть под веки. Наконец доводит до дома — обычного с виду, добротного, из светлых деревянных бревен.

Судьба с опаской переступает порог. С недоверием обшаривает глазами комнату, которую много раз видела из-за других плеч — то светлоусого Япета, то его сыновей, то невестки его — капризной Пандоры…

Дымит очаг — в нем живет прихотливое оранжевое пламя. Сидит на грубо сколоченном стуле медовоусый вещий Япет — вон как пристально уставился.

А на столе перед ним стоит тяжелый пифос — крышка пополам расколота, будто кто-то неосторожный заглянул да небрежно на место кинул…

Титан же смотрит на вошедшую… кто там знает, может быть, и на что-то за ее плечами.

— Что ты видишь? — спрашивает та, которая перешагнула этот порог первой.

— Не спрашивай меня, дочь Деметры, — звучит тихий ответ. Титан со стоном вытягивается на стуле. — Это слишком страшные строки.

Дочь Деметры покорно не спрашивает — потому что вместо отца начинает говорить Прометей. Что он не видит больше будущего — только настоящее, и это настоящее страшнее любого будущего, какое может быть.

В нем — безумный ощер Серпа Крона — и такая же безумная улыбка смертного, который познал бессмертие. И бессмертного, узнавшего смерть.

В нем сплетаются, сливаются воедино две фигуры в бою, в вечном поединке, и кажется, что у фигур одно лицо, и ясно, что кто-то падет — неотвратимо…

В нем ступают на Флегры меч и факел, стрела и кифара, дротик и тяжелое копье, и алые строки кровью оплывают в небесах над ними, перекручивая, искривляя собственные строки.

И над всем этим кричит, умирая, Судьба.

На самом деле Судьба смеется — прямо сейчас, из-за плеч рыжеволосой богини, куда она вошла с такой опаской. Смеется тихим, ядовитым смехом — знающей многое над знающими ничего…

Потому что Судьбу просто так не убить.

— Никто из них не сможет убить Судьбу — потому что всё написано в её свитке, — шепчут белые губы титана. — Погибнет Аид или Алкионей. Или даже Флегры. Или даже всё… её свиток уцелеет.

— Мой муж найдет способ сжечь его, — звучит непоколебимый ответ.

— Нет, — шепчут в ответ губы пророка, — он лишь сотрет все строки до единой. Ось — это трон, который никогда не остается пустым. Над богами, над небом — над всем должно быть что-то. Рука. Правление. Даже если они сотрут ее для себя… убьют ее для себя… для иных она останется.

— И ты боишься, — говорит зеленоглазая. Которая, кажется, забыла — что такое страх. Может быть, потеряла, пока кто-то смертный бился в агонии на ее руках, истекая кровью из горла.

— Я боюсь. Потому что вещим дано видеть лишь самые яркие нити Мойр… самые яркие нити в свитке судьбы. Если же мы не видим будущего…

Молчит Япет — в молчании безысходность. И Прометей молчит, понурив голову — за ним упрямство. И царица подземная тоже молчит — смеется только одна Ананка.