На всей остальной площади острова Интя мы не нашли следов ни одного старого дома. Единственными обитателями были тут небольшие стада овец. Люди с Сурики пытались обосноваться здесь, однако никто долго не выдерживал, островок действительно оказался негостеприимным. Кажется, что так было и в прошлом, укрепление имело, по всей вероятности, чисто военный характер. Остров благоприятно расположен, отсюда видны Селенкойя, инковское поселение на Сурики, остров Парити и большое селение на полуострове Кеуайа. Поля на острове, по-видимому, предназначались для того, чтобы обеспечивать питанием небольшой гарнизон укрепления.
На острове Парити мне не повезло. Тут я не нашел даже самого маленького остатка постройки или обстановки старше пятидесяти лет. Этот результат моих исследований находится в любопытном противоречии с утверждением профессора В. Рубена, который говорит, что на острове такие остатки есть. Интересно, что на столь плодородном и легкодоступном острове я ничего не обнаружил, а на таких скалистых и малоплодородных островах, как Сурики или Интя, нашел интереснейшие следы давнего прошлого.
С большими надеждами отправился я на полуостров Кеуайа. Во время моего посещения он превратился фактически в остров, поскольку вода озера после дождей поднялась и затопила узкую перемычку, соединяющую полуостров с материком. Друзья с Сурики мне сказали, что здесь масса развалин на стороне, обращенной к острову Парити. Мы стали огибать остров таким образом, чтобы пристать именно к этой стороне. Примерно километр не было видно никаких следов развалин, затем мы обогнули небольшой мыс, и перед нами открылся великолепный вид на склон холма, буквально покрытый развалинами.
После подробного осмотра мы установили, что там встречаются развалины двух типов — надгробные камни наподобие башенок, называемые «чульпи», и остатки жилых домов.
Несколько гробниц были в самом деле выдающиеся — в два этажа. Некоторые дома очень хорошо сохранились, можно сказать, полностью. Все дома были сложены из необработанного камня, имели четырехугольную форму, были сравнительно высокими, в одну или две комнаты, каждая с собственным очень низким и узким входом, обложенным большими камнями, которые составляли порог и дверной косяк. Наибольшим сюрпризом у этих домиков была их крыша, во многих случаях еще хорошо заметная. Образовывал ее так называемый фальшивый свод — камни, положенные друг на друга таким образом, что верхний всегда несколько обнажал нижний. Так стены росли вверх и одновременно сближались, пока последний пробел не закрывался большим плоским камнем. Затем строители обмазывали все глиной, округляли и выравнивали. Мы бегали от одного дома к другому и в каждом находили что-нибудь интересное. Внутри они были очень просты: голые каменные стены, у потолка дочерна закопченные, одна-две ниши, как и теперь, во всех хижинах аймара. Называются они «пхуту» и служат для того, чтобы складывать какие-нибудь вещи. В некоторых постройках сохранились остатки своего рода возвышений для сна и большие плоские камни для помола зерна.
Южная часть озера Титикака
Развалины на полуострове Кеуайа мы нашли не только на этом месте. Остатки домиков поднимались высоко по склону довольно крутого холма. На значительной высоте мы нашли единичный тип: два домика были поставлены по обеим сторонам прямоугольного дворика на террасе, причем имелись следы сравнительно недавнего их использования.
На наивысшей точке полуострова была лишь обычная кальвария. С высоты холма мы увидели два других поселения поблизости от первого. Одно из них было на склоне соседней вершины и насчитывало девять домов, два из которых хорошо сохранились. Третья группа, значительно более обширная и многочисленная, была расположена у подножия склона на другой стороне залива и с этнографической точки зрения представляла наибольший интерес. Сильнее всего поражали размеры домов, которые были намного крупнее современных домов аймара на островах. Самый большой из них (почти 20 метров в длину) состоял из двух высоких комнат с хорошо сохранившейся крышей (фальшивый свод). В домах всех трех поселений оригинальным было то, что каждая комната имела свой собственный вход, который всегда был обращен к склону холма, а не туда, где каждый ожидал бы его увидеть, то есть к воде, к озеру.