Индейцы озера Титикака

Быть «преете» считается большой честью для семьи, и каждый с гордостью принимает это звание, хотя оно и очень дорогостоящее. «Преете» обязан оказывать гостеприимство каждому, кто придет в его дом, то есть всем участникам фиесты. Каждый может есть и пить сколько душе угодно, весь день и большую часть ночи. Главный «преете» должен оказывать подобное гостеприимство все четыре дня фиесты. Быть «преете гранде» в Чарасани стоит, по моей оценке, восемь тысяч песо (то есть более 600 долларов), что составляет большую часть годового дохода зажиточной боливийской семьи.

На дворе с утра до поздней ночи играет оркестр — группа народных музыкантов из окрестных деревень. Все в живописных пончо и шерстяных шапочках/каждый играет на дудочке из тростника с одним или двумя рядами отверстий. У большинства также повешен через левое плечо большой барабан, в него бьют палочкой, которую держат в правой руке, левая же рука — у дудочки. Выносливость народных музыкантов достойна удивления, они играют, почти не переставая, целые дни и ночи, чуточку поспят и снова играют. Не вредит им и водка, которую они во время своих выступлений потребляют в большом количестве.

Под эту музыку все время танцуют один танец походного характера, очень живой, с резкими движениями. Танцоров всегда хватает. Несколько раз за день все вваливаются гурьбой в город и в сопровождении музыки длинная процессия обходит в танце парами пласу, а затем протанцовывает главными улицами городка. Это уже настоящий, причем трудный спорт, непрерывно танцевать час — то на холмик, то с холмика, то по булыжнику мостовой, в пыли и по камням соседних улиц и переулков. Затем опять вкусная еда и питье, и снова танцы.

В городке музыкальные группы состоят не менее чем из трех-четырех человек, а на пласе чередуются в пестром калейдоскопе музыканты с дудочками и барабанами, называемыми «кантус», и одетые в традиционные народные костюмы группы танцоров «моренос» и «лламерос». Гремящие звуки барабанов слышатся в городке целый день и целую ночь, грохот такой, что дрожат стекла. Кто не слышал дружный, в одном такте грохот десяти больших индейских барабанов бомбо, тот не знает, что такое настоящий шум, причем своей кульминации он достигает тогда, когда на площади собираются четыре подобных процессии; индейцы такие моменты особенно любят.

На площади и без этого оживленно. Все четыре магазина открыты и торгуют алкогольными напитками, пивом, лимонадом, апельсинами и всевозможными другими вещами. Кроме того, у противоположной стороны церкви сидят несколькими рядами индейские торговцы, перед каждым его товар: гончарные изделия из деревни Чакауайа недалеко от Амарете (этой деревне принадлежит «гончарная монополия», поскольку лишь там производятся керамические изделия для домашнего хозяйства), кучки оки или картофеля, две горсти риса, кучки пряности «айа» (главная ее часть — маленькие растертые стручки красного перца, после которого во рту горит, словно в пекле), слегка запыленный дешевый сахар, пестрые ленточки или мелкая галантерея. У домов рядами сидят женщины, продающие апельсины, бананы и лимоны из недалеких «юнгас», а на боковой стороне площади торговцы из Пуэрто-Акосты разложили пестрые цветные юбки и платки, которые в моде у городских метисов, чоло.

Среди одетых по-городскому жителей местечка робко проходят индейцы из горных деревень со своими женами и детьми. Мы встречаем знакомых из Амарете в черно-красных народных костюмах, женщин в великолепных тканых накидках, из Курвы или Ниньо-Корина, мужчин в полосатых пончо, разных оттенков красного цвета, из Чари. Белые шляпы из овечьей шерсти чередуются с красными плетеными шапочками без ушей, какие носят здешние горные кечуа, и с пестрыми, неровными по краям, шапочками с ушами их аймарских соседей. Через плечо переброшены пестрые тканые сумочки с кокой, у женщин на спинах в красивых тканых накидках младенцы, которые в этом гаме спокойно спят.

Мы вдоволь насладились всем этим шумом фиесты, и я был действительно рад, когда мы снова отправились в путь. Тихая дорога спокойно поднималась вверх по склону, и Пепик удовлетворенно пофыркивал и покачивал головой. Направлялись мы на этот раз в Курву, наиболее высоко расположенное местечко во всей провинции. Полное ее название в период испанской колонизации было Сан-Педро-де-Курва, что для меня звучало живописно и романтично. Я немножко охладел, когда с первого гребня увидел этот поселок — высоко на вершине невероятно крутого холма, а за ним, причем очень близко, белые пики заснеженного массива, искрящиеся в лучах горного солнца.

Перевалив через хребет, мы спустились полями к речке. Там подкрепились, перед тем как двинуться дальше к Курве, которую мы лишь оттуда увидели во всей красе. От речки вела тропинка, зубчатая, как пила, вверх на холм, где находилась наша цель, Сан-Педро-де-Курва — почти в облаках, как гнездо кондоров.