– Мне плевать на моих родителей.
– А мне нет.
Так и было. Она переживала за всех. Всегда. И мне нужно начать уважать ее чувства, даже если я не уважал
Я прижался к ее обнаженному телу, ощущая нежность каждой клеточки. Ее кожа казалась золотистой, а волосы серебристо-голубыми. Глаза, ее чертовы глаза – словно темная магия в милой девочке, которая принесла столько света в мою беспутную жизнь. Я устроился между ее бедер, пытаясь найти презерватив и открыть его зубами. В нос ударил запах латекса, но даже это не испортило момент. Мгновение чистой радости. Потому что она была моей, подчинялась мне, полностью находилась в власти, несмотря на мое обещание ей и себе, что мы никогда не будем спать вместе.
Я чувствовал себя цветком, пережившим недели града и дождя и наконец ощутившим нежный поцелуй солнца. Откуда-то я знал, что все будет хорошо. Может, не завтра, и точно не сегодня, но будет.
Я вошел в нее и закрыл глаза, прижимаясь лбом к ее лбу. Это было так приятно, она была такой упругой, такой чертовски влажной. Я двигался медленно, давая ей время привыкнуть ко мне. Наши взгляды говорили сами за себя. Наши лица ничего не скрывали. Она была океаном, я – сушей. Инди застонала, прикусывая нижнюю губу, когда я вошел в нее, медленно и глубоко.
– Я не хочу влюбляться в тебя, – хрипло сказала она. Это было больше похоже на мольбу, чем на утверждение.
Я все глубже вводил член, сосредоточенно хмурясь. Мои яйца напряглись.
– Кажется, у тебя нет особого выбора, – ответил я.
Она застонала громче, отворачиваясь от меня к стене, плакатам The Cure, Роберту Смиту, глядящему на нас с помятого постера. Подводка, помада и забавная копна волос.
Через несколько минут она начала подаваться ко мне навстречу, пока я изливался в нее.
Это был не просто секс. Это было что-то совершенно другое, и, если бы я был хорошим человеком, хотя бы наполовину достойным ее, я бы остановился, перевернул ее и вошел сзади, а еще, может быть, постарался, чтобы она ударилась головой об изголовье. Но я не был хорошим человеком, поэтому я позволил ей влюбиться в меня, потому что лишь она одна могла спасти меня от одиночества.
– Я сейчас кончу, – сказала Инди, впиваясь в мою спину короткими квадратными ноготками. Они мне нравились. Олицетворение самой Индиго. Подстриженные и аккуратные, всегда покрытые ярким лаком. – Я кончаю так… так… сильно.
Я тоже это почувствовал. В своем теле. В яйцах. В венах. Облегчение не было мгновенным. Как и наше соитие, оно сочилось по мне, от шеи вниз по позвоночнику, и я чувствовал, как сжимаются и расслабляются мышцы, когда Инди задрожала и напряглась подо мной. Роберт Смит и Моррисси молча наблюдали, как я делал со Стардаст то, чему они сами меня научили.
Я околдовал ее, чтобы она стала моей.
Я писал на ней ноты, которые мог сыграть только я.
Теперь, когда Тани больше не было, Стардаст стала моим основным инструментом.
И мне было грустно, потому что я знал: мне придется сломать и ее.
Глава двадцать шестая
Я убрала свое дурацкое стихотворение в один из многочисленных отделов чемодана. Сердце переполняли эмоции. Алекс все еще лежал в кровати позади меня. Он спал на животе, и его непослушные волосы закрывали его идеальное лицо.
Этим утром рассвет был просто восхитительным. Солнце чуть ли не целовало звезды. Жаль, что Алекс проспал это, но мне не хотелось будить его. Вместо этого я решила сделать фотографию на его телефон. Он увидит ее, когда проснется.