Индия и греческий мир

Дав таким образом брату полезный урок, царь отпустил его домой. Между тем он приказал сделать четыре деревянных ящика. Позолотив два из них со всех сторон и наполнив их смрадными костями мертвецов, запер [эти ящики] на золотые крючки. А два других ящика, вымазав смолою и асфальтом, наполнил драгоценными камнями, жемчугом и различными благовонными веществами. Перевязав их волосяными веревками, он призвал вельмож, осуждавших его за встречу с упомянутыми мужами, и положил перед ними четыре ящика, с тем чтобы они оценили достоинство каждого. Вельможи решили, что два позолоченных ящика очень ценны, потому что в них, наверное, царские короны и царские пояса, а вымазанные асфальтом и смолой, говорили они, малой и жалкой ценности. Тогда царь сказал им: “Я знал, что вы скажете это. Вы своими наружными глазами обращаете внимание и цените только внешность, но не так следует делать: следует внутренними глазами смотреть на внутреннюю ценность или бесценность”.

И приказал открыть позолоченные ящики. Страшный смрад разнесся оттуда, и самый неприятный вид предстал перед их глазами. “Это подобие людей, одетых в дорогие и блестящие одежды, гордых своей славой и могуществом, внутри же смрадных, подобно трупу, по причине своих дурных дел”, – сказал царь. После этого он велел открыть ящики, вымазанные смолой и асфальтом. Тогда прекрасный вид предстал всем присутствующим и кругом разлилось благовоние. Царь обратился к ним и сказал: “Знаете ли, кому подобны эти ящики? Бедным, одетым в убогие одежды. Видя их внешность, вы сочли унизительным для меня преклониться пред ними, а я, познав сердечными очами благородство и красоту душ их, почел для себя за честь прикоснуться к ним и счел их выше царского венца и царской пурпуровой одежды”. Пристыдив их таким образом, он научил их не судить по внешнему виду о достоинстве человека, но обращать внимание на духовную его сторону» (гл. 6).

Далее Варлаам изложил принцу Священную историю от сотворения мира и до воскресения Христова, поведал о бессмертии души и Страшном суде; есть и там один индо-буддийский мотив кармического воздаяния, хотя и в русле христианского вероучения: «Здешняя земная жизнь – жизнь деяний, будущая же – жизнь воздаяний за деяния» (гл. 8). «Предстоит награда или наказание за здешние дела и… будет принято во внимание не только доброе или дурное дело, но и предстоит возмездие и за слово, и за помыслы» (гл. 9). После этого Дамаскин приводит замечательную… кавказскую притчу об охотнике и соловье (см. гл. 10), которую мы здесь не цитируем ввиду ее неиндийского происхождения, и просвещение Иоасафа продолжается словом о крещении и о том, какую после этого следует вести жизнь, о спасительной роли покаяния, причем приводится и знаменитая притча о блудном сыне (см. гл. 11), как уже знает читатель, все того же общего индоевропейского (или, если угодно, индо-еврейского) корня. Рассказал о мучениках, о блаженных пустынниках, общежительных монахах. И потом поведал индийскому царевичу притчу, как установлено нами, из «Самьюктаратнапитака-сутры». Сравните оба текста; текст Дамаскина берем больше, ибо он начинает с предисловия о ненависти к этому миру – отчасти свойственной и христианству (см. I послание св. апостола Иоанна: «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек» [I Ин. 2: 15–17]), и в принципе довольно буддийского по характеру изложения и аргументации.