«Я посвятил всю свою жизнь Свету и не знаю, заслуживаю ли ее теперь. Но иногда мне кажется, что я всегда оставался во мраке. Том самом, из которого не смог выбраться в детстве. Возможно, он настиг меня, обратил все, что было для меня ценно, в пыль. То, кем я был, что делал, каждая жертва — все это теперь не важно, верно? Все перечеркнуто. Хотел бы я иметь смелость покончить со всем, но подобная смерть тоже не выход. Мне нужно найти способ умереть героем в глазах друзей. Я должен погибнуть за Свет. Это единственный шанс, при котором моя жизнь будет хоть чего-то стоить. Мелко и жалко — но за ту сторону, за которую я всегда воевал вместе с остальными. За сторону, которая важна им. Не так страшна смерть, как правда, способная открыться протекторам. Это все ведь не моя вина. Они увидят во мне монстра. Я так боюсь обнаружить ненависть в их глазах. Но даже если Ханна нашла в себе силы простить такого, как я, вероятно, они найдутся и у меня? Перед самым концом. Я больше не вынесу этого. Оно съедает меня изнутри. Нет, не мрак меня уничтожил. Я сам себя убил. В тот самый момент, когда из собственной гордыни и отчаяния решил, что стать прежним еще возможно. Во что бы то ни стало. Словно бы исцеление оправдало кровь на моих руках. Я правда стал чудовищем. Что же я делаю? Свет, почему ты от меня отвернулся…»
Это были записи, обнаруженные в комнате Дана. Не прощальная записка — скорее, оправдание перед тем, кем он был и кого потерял. Множество заметок вырисовывали вопль отчаяния. Вопль, обращенный в пустоту.
С его ухода прошло две недели.
Мы были ровно на том же месте, где Дан развеял прах Ханны.