Индивидуум

— Максимус… — прошипел человек, и образ его налился тенями. — Хочешь взглянуть в нее? Хочешь заглянуть в бездну?

Сердце замерло, остановились планеты в небесах. И в этой полной тишине он повернулся.

Я смотрел в лицо Грея.

Ужас захлестнул меня при виде его глаз. Сплошные ядовито-зеленые зрачки, никакого белка. И этими уродливыми глазами он спокойно и непоколебимо взирал на меня в ответ. Мое тело распадалось быстрее.

— Скоро ты сможешь это сделать. — Грей выпрямился. — Как и каждый из нас. Обливион примет всех. Мы будем едины.

Мир рухнул под его зеленым взором.

Часть II И звезды как пыль

Глава XVI Равные бесконечности

Полторы недели. Уже прошло полторы недели со смерти Ламии. Ее прах теперь покоился в усыпальнице рядом с предыдущими носителями знака Близнецов.

Протекторы обязаны записывать последние слова заранее, на случай гибели. Таких сообщений были тысячи. Небольшие зеркала, что занимали весь огромный коридор перед Усыпальницей, всегда источали призрачную реку шепота. От этого по коже неизменно пробегали мурашки. В каждом зеркале находился покойный люмен-протектор — он что-то говорил, невнятно роптал, донося до нас последнюю волю. Дорога Постскриптума, так некоторые называли коридор. Мы шли по этому пути, всегда держа в голове, что в определенный день наш собственный голос станет частью вечного, еле слышного потока. Все как один, никто не различим, пока сам того не захочешь. И я слушал ее голос. Много-много раз. Поэтому даже сейчас продолжал прокручивать запись в собственной душе.

— Так, уже можно говорить? — спросила Ламия, усаживаясь за стол. Она, как обычно, поправила свои очки. — О, и вправду! — Близнецы откашлялась и нервно посмеялась: — Ну что ж… Смерть, да? Что я оставлю после себя — горстку слов? Так, получается? Мне как-то не думается, что многие станут слушать это, но, может, кому-то будет интересно, что там хотела под конец сказать эта чудачка.

Ламия снова посмеялась, но уже не так громко. Она растерянно опустила глаза.