ПРОФЕССОР. Потому что вы к нему приписаны. Как железнодорожный вагон к какой-либо станции. Сколько ни странствуй, все равно на ремонт притянут в родное стойло.
ЖОРА. Даже если мы будем жить в Индии?
ПРОФЕССОР. У них своих убийц хватает. Правда, не исключена возможность вашего появления там. Но, впоследствии, вы окажетесь здесь. Даже если кто-нибудь из вас выступит в роли богини Кали…
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Ой! Кали! Так меня звали когда-то.
ПРОФЕССОР. Не верится.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Или не так? Но, что-то похожее в этом имени есть.
ПРОФЕССОР. Ну, вспоминай дальше.
КОНТУШЁВСКИЙ. Много полиции.
ФЛАВИЙ. Это разбираются с утренним происшествием.
ЛЕНЬКА. А что случилось?
ФЛАВИЙ. Отец невесты, увидав свой разбитый «Мерседес», прибежал домой, схватил черенок от лопаты, и этим будильником поприветствовал папашу жениха. Тот взял стул и пожелал доброго утра отцу невесты. Потом подключились родственники с обеих сторон. Получилась массовая драка с применением всех видов мебели в качестве подручных средств. Сначала здесь был съезд работников «Скорой помощи». Теперь — полиции. Разбираются, кто кому больше синяков наставил.
КОНТУШЁВСКИЙ. А-а-а. Надо же, я и не видел. Был занят.
ПРОФЕССОР. Чем?
КОНТУШЁВСКИЙ. Размышлял о садизме.
ПРОФЕССОР. И к чему размышления привели?
КОНТУШЁВСКИЙ. Хотел бросить это дело, но — не получится.
ЖОРА. Почему?
КОНТУШЁВСКИЙ. Это неизлечимая, но — тем не менее — приятная болезнь. Она мне нравится, и поэтому — идите вы все к чертям собачьим!
ЖОРА. Отключился. Профессор, скажи, а какого лешего тут находился Диоген? Он что, убил кого-нибудь?
ПРОФЕССОР. Конечно.
ЖОРА. Чем? Глиняной бочкой, в которой жил?
ПРОФЕССОР. Образно выражаясь — да. Видишь ли, его бочка — довольно заразная штука. По сути дела, она может восприниматься, как некий фактор, сопутствующий двум понятиям. Первое — страусиное засовывание головы в песок (по-другому — моя хата с краю, ничего не знаю). Второе — абсолютный пофигизм. То есть — воюйте с персами, македонцами, татарами, фашистами, но — без меня. А я в бочке посижу. Нашли дурака,
дескать, кровь проливать. Семья, дети? Да на кой, спрашивается, ляд это нужно, чтобы потом голова болела, чем их кормить и во что одевать. Кстати, есть анекдот на эту тему.
Сидят два советских бойца в окопе. На них надвигается фашистский танк. Один другому говорит:
— Петя, бросай гранату, до танка — тридцать метров.
Петя отвечает:
— Не буду, Ваня. Мне — пофиг.
Ваня говорит:
— Бросай! До танка — двадцать метров.
— Мне пофиг, — спокойно отвечает Петя.
— До танка пятнадцать метров! — кричит Ваня.
— Мне пофиг, — говорит Петя. — Ничего я не буду бросать.
Немецкий танк останавливается в пяти метрах от бойцов. Из люка высовывается голова фашиста и произносит скучным голосом:
— Ну, вы будете бросать гранату, или нет? А то мне пофиг. Могу и уехать.
ЖОРА. Идиотский анекдот.
ПРОФЕССОР. Его придумал тот, кто заражен диогеновым наследием. И таких людей — миллионы. Разве Диоген не убийца?
ЛЕНЬКА. Но — не в физическом плане.
ПРОФЕССОР. Философский план гораздо опасней физического. Потому что из философского плана рождается идея. А идея — это нацизм, коммунизм, сепаратизм и многое, многое другое.
ЖОРА. А религия?
ПРОФЕССОР. Не путай религию с идеей. Любая религия, как правило, не позволяет убивать людей пачками. А вот идея позволяет еще не то. Потому что идеи изобретаются людьми.
ЖОРА. А религии? Профессор, где ты? Отключился…
ФЛАВИЙ. Полиция уехала.
ЛЕНЬКА. И что творится?
ФЛАВИЙ. Опять пьют. Помирились. Привезли загипсованных жениха с невестой. Родственники выглядят не лучше. Все перебинтованы и в синяках. Такое ощущение, что я вижу лазарет осажденной Иотапаты после отбитого штурма римлян.
ЛЕНЬКА. Ну-ка, подробней.
ФЛАВИЙ. Начали орать песни.
ЛЕНЬКА. Нет, про осаду Иотапаты.
ФЛАВИЙ. Что-то я устал. Пока.
ЛЕНЬКА. Отключился! Вот гад!
ЖОРА. Ну что ж. Раз все сбежали, значит и нам пора отдохнуть. Пока.
ЛЕНЬКА. Пока.
Мыслемолчание
Глава четвертая
ХАСАН. Эй, Профессор!
ПРОФЕССОР. Слышу тебя.
ХАСАН. Я вспомнил.
ПРОФЕССОР. Хм, ну-ну?
ХАСАН. Тебя звали Муртаз аль Сирт. Именно ты рассказал мне, что в мире нет ничего истинного. Именно ты поведал, что ради достижения благой цели все разрешено. Именно ты развязал мне руки! Я был молод и горяч. Я верил каждому твоему слову. Я стал твоим последователем. Я стал делать то, чему ты меня учил и к чему подбивал… А сейчас, после восьмиста лет раздумий, я понял, что пошел на поводу у Шайтана. И этот Шайтан — ты!
ПРОФЕССОР. Ты все сказал?
ХАСАН. Нет, я еще многое могу сказать!
ПРОФЕССОР. Тогда заткнись и слушай, что скажу я… Если ты думаешь, что болтливый язык можно отрезать, а мысль уничтожить нельзя, то глубоко заблуждаешься. В березах и липах недалеко от тебя сидят те, кто лишен возможности общаться. Хочешь присоединиться к ним? Я могу это устроить. Желаешь мыслить — думай, прежде чем выразиться. Я тебя предупредил.
ХАСАН. Когда я освобожусь от плена, в который попал благодаря тебе?
ПРОФЕССОР. Скоро.
ХАСАН. Как скоро?
ПРОФЕССОР. Не пройдет и недели.
ХАСАН. Я буду молчать.