Indrik_2011_Yugoslaviya

О том, кто из правящего круга придерживался какой конкретной позиции, впоследствии в исторической литературе высказывались разные мнения, порой весьма отличные друг от друга. В работах ряда югославских, а отчасти и постюгославских историков, особенно сербских, те или иные министры нередко изображались вообще сторонниками прогерманской ориентации, а то и просто агентами Берлина. Более того, во времена послевоенного коммунистического правления, особенно в его более ранний период, часть тогдашней официозной югославской историографии, делая упор на произошедшее в марте 1941 г. присоединение Югославии к государствам «оси» (об этом еще речь впереди), проявляла даже поползновения характеризовать весь внешнеполитический курс правительства Цветковича - Мачека и самого принца-регента как прогерманский, ориентированный вообще на фашистские державы. Подобная оценка, удобно укладывавшаяся в схему «классового анализа политики буржуазного режима», охотно заимствовалась советской исторической литературой, превращаясь там в устойчивый стереотип для большинства авторов, в той или иной мере касавшихся данной темы. Следы влияния этого стереотипа все еще можно встретить в отдельных российских исторических работах, изданных уже в постсоветское время². Впрочем, и в некоторых сербских публикациях, выпущенных в постюгославский период, попадаются иногда утверждения о «прогерманском правительстве Цветковича - Мачека»³. Однако как для югославской историографии в более поздний коммунистический период, а затем в еще большей мере для постюгославской, так и для западной и современной российской историографии стало характерным преобладание иной оценки. На основе анализа расширяющегося круга источников сформировался более непредвзятый взгляд, что для самого Павла и основных правительственных кругов проведение по отношению к Германии той линии, о которой говорилось выше, было преимущественно - а то и целиком - вынужденным. В следовании этой линии они усматривали один из немногих тогда шансов, если ни почти единственный, удержать Гитлера от антиюгославских действий и «пересидеть» трудные времена в ожидании, когда на европейской и мировой сцене сложится в итоге ситуация, более благоприятная и безопасная для Югославии⁴.

Эти круги во главе с принцем-регентом себя соответственно и вели. Как сообщал в Берлин немецкий посланник в Белграде в конце сентября 1939 г., Павел, беседуя с ним, всячески подчеркивал необходимость югославо-германского партнерства и особенно торгово-экономического сотрудничества, в котором сама Германия была очень заинтересована для получения из Югославии продовольствия и промышленного сырья, прежде всего руды цветных металлов. Принц-регент старался даже, прибегая к многозначительно-дипломатическим формулировкам, уверить посланника в том, что югославские предпочтения будто бы ближе к немецкой стороне, нежели к державам, являющимся ее противниками в войне: «Как бы ни закончилась война, Югославия всегда останется соседом Германии, а не станет никогда соседом Англии»⁵. Что же касалось практических дел, а не только словесных заверений, Белград проявлял готовность к серьезному расширению торгово-экономических отношений с третьим рейхом, в том числе шел навстречу настойчивым немецким пожеланиям дальнейшего увеличения югославских сырьевых и продовольственных поставок, столь нужных Гитлеру в условиях войны. Уже 5 октября 1939 г. было заключено соглашение (протокол), которым предусматривались новые крупные поставки на последующий период, включавшие, в частности, значительные объемы таких важных стратегических материалов для немецкой промышленности, как медь, свинец, алюминий. Оценивая соглашение, германские представители с удовлетворением отмечали, что Югославия в принципе обязалась предоставить половину своих излишков добычи руды и производства металлов⁶. Такая практика продолжалась и дальше.