Инфер-9

Почти круглый город был окружен примерно тридцатиметровой своеобразной линией отчуждения, где сплошняком тянулись огражденные каменными стенами огороды. Там не было ни одной постройки, и деревья росли строго по одиночке. Нет ни клочка пустующей земли – не считая дорог, вдоль которых тянутся трубы или местами прикрытые камнем каналы.

За огородной зоной, что окольцовывала город и явно служила дополнительной защитой от пожара, начинался полный хаос из всевозможнейших хибар. Вот тут уж действительно – из говна и палок, причем первого больше, чем второго. В этой дикой суши брось через плечо едва тлеющую спичку – и полыхнет, как от напалма. На узких беспорядочных улочках бурлила жизнь. Народу там было немеряно. При этом все постройки буквально прилипли друг к другу, а некоторые из них встраивали между уже стоящими. Имелись вторые и даже третьи и четвертые этажи, походящие на шатающиеся строительные леса, занавешенные соломенными циновками и выцветшими на жестоком солнце тряпками. Свободного места тут не было вообще. И при том для этого хаоса была отведена строго очерченная с обеих сторон кольцевая зона. С одной стороны хаос хибар упирался в задницы огородов, а с другой – в начинающие густеть джунгли и идущие вдоль них высокие столбы с красными вершинами и какими-то плакатами.

Резервация…

Вот что это такое. Еще одна неприкасаемая резервация вроде территории булькающей Окси. Только по этой причине возможно свободное существование и размножение аборигенов – а детишек там хватает. И раз машины терпят такое вот бельмо, то на это есть весомая причина вроде древнего и пока никем не нарушенного уговора. Так может длиться еще долго. Но раз здешние гоблины способны бурно плодиться… то однажды договор будет нарушен – и я догадываюсь с чьей стороны. Машины терпеливы. Они могут и сто лет подождать. И триста. Но однажды поймают на горячем, предъявят счет и аннулируют все договоренности без предложения альтернативы.

Нужное мне я смог увидеть только в небольшой антибликовый бинокль. Доминирующий среди хаоса строений двухэтажный железный ангар с кривоватой дополнительной надстройкой. Он был повернут ко мне боком с четырьмя воротами. Одни из них были распахнуты, и я разглядел стоящую в теньке машину.

Вот и появилась причина наведаться в поселение со ставшим понятным названием Дирихибли…

**

– Эй, путамерде! Сыграем в мяч на тушняк, машраб? – пронзительный и чуть задыхающийся голосок исходил от замершего на краю грунтовой дороги тощего пацана.

Коротко оглянувшись, я остановился и задумчиво глянул на оборвыша. По размерам ему дашь лет восемь, но лицо выглядит старше, и, скорей всего, тут виноват недостаток калорийной пищи. От загара пацан почти черный, и непонятно, на кой хрен ему нужны стянутые веревкой пыльные остатки майки на плечах. Шорты невнятного цвета зашиты аккуратно – чувствуется заботливая женская рука. Лысая голова заявляет о борьбе с вшами, а пара старых рубцов и едва заметных кровоподтеков говорит о чьем-то тяжелом характере и не менее тяжелой руке. Подошвой правой босой ноги пацан удерживал комок тряпичного говна, который меньше всего походил на мяч…

– Ну, давай! Колотим вон в те воротца! У каждого три попытки! Ты ставишь тушняк! Целую банку! У тебя ведь есть тушняк, машраб?

За моей спиной поднимался столб с красной вершиной. Мимо тянулась приведшая меня сюда дорога. Вокруг поросшее пыльной сорной травой пустое пространство. Впереди, там, где начинаются первые постройки, достаточно высокая глиняная стена с отмеченными контурами чего-то вроде небольших футбольных ворот. На них и указывал наглый пацан.

– Как ты меня назвал? – поинтересовался я.

– Путамерде! – мгновенно ответил пацан.

– Нет. Другое слово…

– Машраб!

– Да. Что значит это слово?

– Машинный раб! Ты ведь из них? Паршивый охотник за членами? Торговец волосатым мясистым добром?

– Я кто?!

Поразительно, но от слов пацана во мне вдруг колыхнулась злость. И, скорей всего, виной был не только смысл слов, но и брезгливое выражение его лица и тон голоса.

– Какими еще, нахер, членами, пацан?

– Я Дин, и я уже мужчина! Я не продам тебе свой пене! Меня не уколешь, машраб!

– Да нахер он сдался!

– Дин! А ну! – из очень узкого прохода слева от «футбольной» стены торопливо выскочила еще молодая, но уже согбенная тяжелой жизнь женщина. – Иди сюда! Живо!

– Мами! – возмутился пацан и пнул в мою сторону тряпичный мяч. – Я зарабатываю нам еду!

– Простите его, сеньор, – повернувшись ко мне, она склонилась в неумелом поклоне. – Простите глупого мальчишку. Я научу его следить за языком. Он не хотел вас оскорбить.

– Да я…

Договорить пацан не успел, поймав затылком не такую уж и сильную материнскую затрещину, что все же направила его на путь истинный и заставила умолкнуть, а заодно толкнула к спасительному темному проходу.

– Мой мяч! Мяч!

Глянув на подкатившийся к ногам мяч, я пнул его, и, пролетев по короткой дуге, пыльный комок упал в подставленные детские руки. Глянув в лицо пятившейся женщины, не отрывающей глаз от моего оружия, я негромко произнес: