Притом что эти тексты, безусловно, занимают видное место в культурной истории женской гомосексуальности, ничто не может сравниться по силе воздействия с тремя лесбийскими стихотворениями из «Цветов зла» (1857) Бодлера. В «Лесбосе» поэт называет лесбийство «верой» и «обрядом». Он защищает остров, где женщины любят женщин, обращаясь к нему с риторическим вопросом: «Кто из богов твои дерзнет проклясть пороки?» А далее, адресуясь уже к жительницам Лесбоса, заявляет: «Вы были жрицами возвышеннейшей веры, / И рай вам был смешон, и пресловутый ад!»[1487]
Особенно интересно, что он описывает эту сексуальную наклонность как своего рода культ: потом это позволит ему легко провести параллель между лесбиянками и ведьмами-дьяволопоклонницами. Скандально знаменитые «Литании Сатане» (из этого же поэтического сборника) тоже косвенным образом подкрепляли представление о связи между теми и другими. Два других лесбийских стихотворения в «Цветах зла» значительно отличаются от первого — они прочно помещают лесбийскую любовь в ад — или понимаемый буквально, или внутренний. В стихотворении «Обреченные женщины» разворачивается разговор между двумя девушками-любовницами, одну из которых терзает чувство вины из‐за их преступной связи. Выслушав речи партнерши, которая говорит о том, как нежны их ласки и как груб будет любовник-мужчина, она все же решает остаться с возлюбленной. А потом звучит грозный голос поэта, сулящий ад обеим: «О жертвы жалкие, вам нет уж исцеленья, / Спускайтесь медленно в неумолимый ад!»[1488] Завершается стихотворение описанием различных мук, ждущих девушек в аду. А в «Окаянных женщинах» (Здесь они тоже обретаются в аду, хотя на сей раз, пожалуй, имеется в виду скорее метафорический ад — их собственные душевные терзанья. К тому же поэт признается им в любви и сострадании: «О сестры бедные! душа за вас скорбит…»[1489]
Лилиан Фадерман коротко подытоживает противоречия, замеченные в бодлеровском изображении гомосексуальных женщин: «Бодлер наделяет их буйным сладострастием, которое ужасает живущего в нем католика-буржуа, и отважной мятежностью, которая радует живущего в нем эстетствующего радикала»[1490]
. Действительно, эта двойственность пронизывает собой весь сборник (о чем уже говорилось), потому что в душе поэта романтический сатанизм английского образца соседствует с католическим чувством вины и страха перед вечным проклятьем. Временами эти две струи переплетаются, и тогда мы наблюдаем «новую» разновидность сатанизма — декадентский сатанизм, который не только превозносит Люцифера как символ свободы и праведного бунта против тиранов. Для него не менее важно упиваться и двусмысленными описаниями греховности, вины и эстетичного зла, а такого рода упоение было совершенно чуждо сатанистам-романтикам (хотя и у них в какой-то мере проступала эта склонность, особенно в том, что касалось представления о зле как о чем-то возвышенном). Та же закономерность просматривается и в трактовке Бодлером лесбийского мотива.