Инфернальный феминизм

Ближе к концу XVIII века люди стали меньше бояться дьявола, и вот тогда-то родилась мода на кольца, броши и другие украшения со змеями[1915]. А спустя еще век, около 1900 года, они, по-видимому, стали пользоваться особенно большим спросом. Возможно, это произошло не потому, что в ту пору змея уже меньше ассоциировалась с Сатаной, как считает Фальк (в действительности эта смысловая связь оставалась крепкой), а потому, что сама фигура Сатаны сделалась чем-то вроде плавающего означающего, и довольно многие влиятельные люди той эпохи уже наполняли эту форму положительным или неоднозначным содержанием. Кроме того, в те годы совершалось особенно много сознательных эскапад против традиционных обычаев и ценностей: десятки женщин умышленно бросали вызов закоснелым консерваторам. И потом, конечно же, на ювелирном рынке явно возник спрос на украшения с антиконсервативной и провокационной символикой. Сатана и зловещие змеи стали весьма ходовым товаром — пусть даже востребованным в узком потребительском кругу. Можно ли было найти лучшие украшения для тех особ, описанных Жаном Лорреном, что мечтали походить на мадам Шантелув? Как пишет Стивен Эскритт, «безусловно, существовал спрос на ювелирные изделия с намеком на эротическую опасность и экзотику», и художники и вообще дизайнеры, работавшие в стиле модерн, «похоже, гедонистически наслаждались моральной паникой той эпохи»[1916]. К проявлениям упомянутой моральной паники можно уверенно отнести страхи перед сатанизмом, спровоцированные, например, книгами шутника-мистификатора Лео Таксиля (1854–1907)[1917].

Характерные — женские — дьявольские коннотации ярче всего проявлялись в украшениях, изображавших Еву в момент общения со змеем или когда она тянется к запретному плоду. Есть несколько таких образцов — например, замысловатая серебряная пряжка с рельефом, где профиль Евы обрамлен телом змея, который предлагает ей яблоко, зажав его во рту (Феликс Разумный, ок. 1900)[1918]. Ева чуть заметно улыбается, а вьющиеся пряди ее волос вторят извивам тела ее искусителя, так что их формы как бы рифмуются и подчеркивают родство женщины и змея. На пряжке работы Жюля Дебуа (ок. 1902) Еву обвил змей, земля под ними усыпана яблоками, а Ева Эдуара-Эме Арнуля, тоже украшающая собой пряжку (ок. 1900), срывает яблоко с ветки. Эффектная брошь из серебра с эмалью с опаловыми вставками, названная «Ева» (Анри-Эрнест Дабо, 1901), изображает, по сути, настоящее свидание первой женщины со змеем: такое впечатление, будто она собирается поцеловать его[1919] [1920]. На другой броши (работы неизвестного мастера, ок. 1900) Ева срывает запретный плод в форме ромба. Дэвид Ланкастер видит в этом мотиве «выражение независимости и непокорности, столь понятное женщинам на заре нового века»[1921]. В самом деле, это представляется разумным толкованием, поскольку противоположное прочтение — согласно которому выходило бы, например, что подобные украшения надевали женщины набожные и послушные, желая напомнить себе о греховности собственного пола, — кажутся малоправдоподобным (разве что речь шла бы об отъявленных мазохистках). Да и то, поборница традиционных понятий и ценностей вряд ли увидела бы в этом библейском сюжете предмет, заслуживающий прославления при помощи столь дерзких и роскошных украшений. Таким образом, ювелирные изделия с изображением Евы, скорее всего, носили женщины, желавшие гордо подчеркнуть собственное своеволие и потому, для большей наглядности, прибегавшие к дьявольской символике. А еще есть вероятность того, что в некоторых случаях подразумевалась отсылка к учению Блаватской, которая переосмыслила роль змея, представляя его героем прометеевского типа. Так, известно, что некоторые мастера, работавшие в стиле модерн, обращались к теософским мотивам и использовали их в своих изделиях: например, выбирали определенные цвета, отражавшие различные уровни духовного развития, — в соответствии с их смысловыми значениями согласно этой эзотерической системе[1922].