Инфернальный феминизм

Сатанизм, или заигрывание с сатанинской тематикой, имеет и другую важную грань: в его основе лежит идея сопротивления общепринятым нормам, особый контрдискурс. Когда дело доходит до специфической культурной критики, эта идея обретает заметную четкость. Стоит подчеркнуть, что стратегии, применявшиеся женщинами, о которых рассказывалось в этой главе, едва ли можно отнести к хорошо разработанному политическому феминистскому дискурсу в символической форме. Возможно даже, некоторые из них действовали в какой-то мере неосознанно, просто перенимая из готового арсенала те или иные образы, нагруженные определенными смыслами. По крайней мере, кажется крайне маловероятным, что они задумчиво садились и специально разрабатывали те или иные образы, намечая при этом некие политические цели. В конце концов, это были отчетливо индивидуальные типы поведения, чуждые какой-либо политике, и игры с личинами. Но даже то, что задумывалось, так сказать, для личного употребления, очень часто обретает широкий резонанс и последствия, когда речь идет о поведении публичной персоны или просто очень известной особы. В соответствии с нашим анализом случая Блаватской в главе 3 мы можем предположить, что и эти личины могли становиться источниками вдохновения для феминисток, а также способствовать расшатыванию установленных гендерных ролей. Это предположение не теряет своей актуальности даже в том случае, если подобные последствия не являлись частью сознательного политического замысла вызвавших их отдельных личностей. Использование непокорными и независимыми женщинами готической и сатанинской символики, скорее всего, перекликалось с некоторыми универсальными культурными понятиями, и в случае знаменитых и популярных фигур, должно быть, вызывало отголоски, раздававшиеся очень далеко от среды их обитания. Тем самым укреплялись связи между подобной символикой и идеей женской независимости. Соответственно, нам следует считать все это частью общей картины, которую необходимо представлять себе, чтобы понимать, как две эти темы оказались столь тесно переплетены и в (более или менее) феминистских текстах — написанных Рене Вивьен, Матильдой Джослин Гейдж, Джордж Эджертон, Адой Лэнгуорти Колльер, Мэри Маклейн и Сильвией Таунсенд, — и в антифеминистской полемике, объявлявшей суфражисток отродьем Сатаны.

Утверждать, что женщины, о которых шла речь в этой главе, были сатанистками (в любом разумном смысле этого слова), конечно, было бы и преувеличением, и передергиванием. Однако все они, выстраивая собственный публичный образ, или заигрывали с сатанинской символикой, или подходили к ней очень близко.

Что касается «удостоверения» феминистских взглядов, то Бернар и Казати преступали гендерные границы и отвергали большинство представлений о том, что приличествует женщинам, а что нет, и потому Бернар сделалась довольно популярной среди феминисток личностью. Чувственная игра Бары и ее экранная месть мужчинам — а также ее мрачный внеэкранный имидж — тоже сделали ее наглядной противоположностью «домашнего ангела», пусть даже все эти злодейства она чинила сугубо в рамках актерской работы, строго следуя указаниям режиссеров и рекламщиков. Возможно, по их же подсказке (а может быть, и по собственному почину) она выступила и с рядом феминистских высказываний, и ее поклонницы восхищались тем, как она расправляется с негодяями на экране. Принимая все это во внимание, разумно считать Бернар, Казати и Бару участницами аморфного и неоднозначного дискурса инфернального феминизма.

То же самое относится и к неизвестным женщинам, которые носили ювелирные изделия, изображавшие змей, чертей, грехопадение и так далее. Было бы неразумно усматривать в таких украшениях, как серебряная пряжка работы Феликса Разумного с Евой, что-либо еще, кроме прославления Евиного проступка. Мы не знаем наверняка, что именно думало тогда большинство людей (судя по весьма широкому спектру сохранившихся высказываний) о женщинах, носивших подобные украшения. Понятно лишь, что это были знаки бунтарства — с использованием всем известных мотивов, отсылавших к инфернальному феминизму.

ГЛАВА 9 Мэри Маклейн и ее автобиографический инфернальный феминизм

Никогда не понимал, почему люди могут проглотить такую несообразность, как личный Бог, а в личного Дьявола не верят. Уж я-то знал, как действует он в моем воображении[1933].

Грэм Грин. Конец одного романа